Анализ главы „Грани романа «Мастер и Маргарита»“ Рыжкова
Александр Рыжков
«Грани романа Мастер и Маргарита»
Глава первая. Герберт Аврелакский
Осторожно!
Сборник размышлений проанализирован историком. Эта процедура может вас неприятно шокировать.
В первой главе автор задается вопросом: «Зачем Булгаков упомянул в начале романа о Герберте Аврелакском?» Далее он подкрепляет свой вопрос категоричным утверждением, что: «У Булгакова каждый образ многогранен, искрится, раскрывая игру света, как бриллиант». Следовательно, нужно полагать, что это утверждение автор относит к каждому образу в романе, и в том числе к Герберту Аврилакскому. Рассмотрим аргументированность такого утверждения.
Грань первая.
«Сильвестр II считается прототипом Фауста». Да, по мнению о. Андрея (Кураева) и его сторонников.
„«Фауст» Гете — это книга, которая была источником скрытой полемики для Булгакова. Не случайно он приводит в эпиграфе к своему закатному роману цитату: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».“
Здесь возникают резонные вопросы: А с кем полемизирует Булгаков — с «Фаустом» Гете? И в чем не соглашается Булгаков с Гете? Михаил Афанасьевич не согласен, что Воланд есть часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо? Или же Воланд не совершает благо ни вольно, ни невольно?
Таким образом, если с первым утверждением автора можно согласиться, то со вторым нет.
Грань вторая.
«Герберт был до мозга костей имперцем, государственником. И слова Пилата «На свете нет лучшей власти, чем власть императора» могли бы быть его словами. Справедливости ради отмечу, что имперцем он был ровно до того момента, как стал римским папой, а сразу после стал работать над расширением власти папского престола».
Однако, «Что касается планов восстановления империи, то Г. и тогда, когда сделался папой, не отказался от их осуществления. Незадолго перед этим он окончательно порвал с Капетингами, подписавшись одним из первых под протестом против брака короля Роберта с Бертой. Принимая имя Сильвестра, Г. тем самым указывал на то, что отказывается от честолюбивых притязаний, обнаруженных перед тем папством, и будет, подобно первому Сильвестру, все свои надежды строить на покровительстве христианского императора. И действительно, в гербертовском идеале восстановления древней империи первых времен христианства не было места теократическим притязаниям пап. Кроме того, и фактическое положение Сильвестра II было не таково, чтобы он мог мечтать о какой-нибудь самостоятельной роли в политике: в своем дипломе Оттон III ясно подчеркивает то обстоятельство, что Сильвестр обязан тиарой исключительно ему. Впрочем, это не помешало папе стать в близкие и даже менторские отношения к императору». (Герберт Аврилакский // ЭСБЕ)
Таким образом, если с первым утверждением автора можно согласиться, то со вторым снова нет.
Грань третья.
«Он принимал активное участие в приходе к власти династии Капетингов, младшей ветвью которой стала династия Валуа. А именно к ней принадлежала Маргарита де Валуа, ставшая женой Генриха Наваррского и служившая прообразом булгаковской Маргариты».
Историческая справка.
Капети́нги (фр. Capétiens) — происходящая из рода Робертинов династия французских королей, представители которой правили с 987 по 1328 год.
Валуа́ (фр. Valois) — династия королей Франции, ветвь дома Капетингов. Представители династии Валуа занимали французский престол с 1328 по 1589 год
Получается, что прямая связь между папой Сильвестром II (999—1003) и королевой Маргаритой де Валуа (1553—1615) отсутствует. Между ними дистанция аж в 6 веков. Историческая наука, например, не может позволить себе такую вольность, чтобы заявлять о связи фактов или лиц, между которыми дистанция в шесть веков или в шестьсот лет. За это время много чего могло произойти. И лишь в художественной литературе легко можно нарисовать такую связь. Но на то она и художественная, что автор имеет право на домысел, вымысел. И всякое может напридумывать.
Далее, по определению «прообраз» — это тот, кто послужил основой для создания литературного героя; прототип. Однако, в последующем автор указал, что прототипом Маргариты Николаевны литературоведы считают третью жену Булгакова Елену Сергеевну. Так что место прообраза или прототипа уже занято. Если автор не докажет иное.
А в романе перед балом, на балу и после бала к Маргарите Николаевне обращаются как к королеве Марго и подкрепляют свое обращение ссылками на тайны крови.
Впервые королевой Франции назвала Маргариту Николаевну служанка Наташа в главе 21-й («Полет»). Они встретились в полете на Великий бал. Хозяйка летела на метле, а служанка на борове, в которого превратился их сосед Николай Иванович.
«— Душенька! — будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала Наташа, — королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему!»
«— Ах, королева, — игриво трещал Коровьев, — вопросы крови — самые сложные вопросы в мире! И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна. Я ничуть не погрешу, если, говоря об этом, упомяну о причудливо тасуемой колоде карт. Есть вещи, в которых совершенно недействительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами. Намекну: одна из французских королев, жившая в шестнадцатом веке, надо полагать, очень изумилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что ее прелестную прапрапраправнучку я по прошествии многих лет буду вести под руку в Москве по бальным залам».
Также королевой и Марго называл Маргариту Николаевну Воланд.
«Наконец Воланд заговорил, улыбнувшись, отчего его искристый глаз как бы вспыхнул:
— Приветствую вас, королева, и прошу меня извинить за мой домашний наряд».
«— Итак, Марго, — продолжал Воланд, смягчая свой голос, — чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой?»
Таким образом, с первым утверждением можно согласиться, однако с его увязыванием с личностью, жившей шесть веков спустя и вторым утверждением — опять-таки нет.
Грань четвертая.
«В период жизни Герберта в Европе появилась ересь богомилов. Зародившаяся на территории Болгарии, она начала распространяться в соседние балканские государства, а кроме того ее очаги обнаруживались и на юге России. Но все очаги этой ереси были жесточайшим образом подавлены, а книги богомилов уничтожены, так что теперь об их воззрениях мы можем судить только по изложениям христианских авторов. Именно эта ересь, воспринятая богомилами от гностиков, стала впоследствии основой воззрения катаров, и, как вы, возможно, догадываетесь, имеет к роману самое непосредственное отношение».
Во-первых, никакой связи между Сильвестром II и богомильством нет. То что два события были в одно время, но в разных местах, не указывает на их связь. В словах папы, дошедших до нас, поддержки взглядов богомилов не было. Кроме того, богомилы концепцию Воланда не поддерживали.
«Согласно православным и римокатолическим источникам, богомилы учили, что на протяжении всего периода Ветхого Завета людьми управляли силы старшего сына Отца Небесного Сатанаила, и посылали на них Всемирный потоп, Вавилонское столпотворение и т. д. Иисус Христос, погибнув на кресте как смертный человек, благодаря Своей Божественной сущности сумел «разбожествить» Сатанаила, который оказался низвергнут в ад. О «Сатанаиле» как начальнике 10-го ангельского чина повествует некий «философ от греков», объяснявший князю Владимиру основы христианской веры. Сатанаил был свергнут с небес и замещён Михаилом, но потом оборотился змеем в Эдеме и вселился в Каина. Основополагающая идея учения есть представление о том, что материальный мир не может быть творением Божиим, а является делом рук сатаны. Отрешаясь от погрязшего в грехах мира, они пытались обрести близость к Богу и, таким образом, спасение. Они считали, что люди могут войти в Царствие Небесное только при условии крайнего аскетизма».
У Воланда же он и Иешуа возглавляют два равных между собой «ведомства», которые выполняют волю Бога. Ни у богомилов, ни у катаров дьявол после падения не выполнял волю Бога.
Во-вторых, как следствие, и нет связи между учением катаров и взглядами Воланда.
Таким образом, здесь нет ничего, с чем можно было бы согласиться.
Грань пятая.
«Воланд сообщает Берлиозу с Бездомным, что прибыл в Москву с целью разобрать рукописи Герберта Аврилакского, но в итоге никакой другой рукописи, кроме рукописи Мастера, не читает. Это означает, что образ Мастера должен быть тесно связан с фигурой этого римского папы и введен в роман не случайно».
Такого же мнения придерживается и о. Андрей (Кураев). Так что ничего нового в этом утверждении нет. Правда, нет и ссылки на того, кто ранее высказался об этом.
«Впрочем, вы, наверное, уже знаете, что у Булгакова случайных персонажей и упоминаний в романе не бывает. Каждая фигура порождает смысловой ряд и в должное время обрастает дополнительными подробностями и аналогиями».
Как мы увидели, это заявление является пока что голословным предположением, а не доказанным явлением. Из названных пяти граней Герберта Аврелакского четыре не имеют никакого отношения к содержанию романа. Только пятая, но она принадлежит о. Андрею (Кураеву). Однако, на наш взгляд, богослов притянул фигуру папы Сильвестра к мастеру. Герберта и Фауста, да, роднит осознанный договор с дьяволом с целью получения знаний. Но мастер, во-первых, такой договор не заключал, и, во-вторых, к знаниям не рвался. Он ведь писал не научное исследование, а художественное произведение, в котором степень достоверности не важна. Другое дело, что он «угадал», но специально и осознанно к этому не стремился.
Таким образом, исследователи пока что еще аргументировано не подтвердили, что Воланд не обманул двух литераторов на Патриарших прудах, ответив, что «Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист». А почему, в конце концов, дьявол не может обмануть людей? Он ведь отец не только зла, но и лжи.
С произведением Александра Рыжкова можно ознакомиться по ссылке:
