"Блоссом" - о распускающейся любви и Стоунволлских бунтах
Все уже, наверное, видели (и даже успели начать читать) мою новую книгу «Блоссом»?
Почему я решила писать историю на фоне событий, которые происходили в конце 60-х годов? И почему именно в Вашингтоне?
В тот момент действительно происходили вещи, которые поменяли ход не только американской истории, но и стали масштабными и значительными для мира в целом. Во-первых, это убийство Мартина Лютера Кинга, боровшегося за права чернокожего населения. Его убийство привело к массовым беспорядкам, которые стали впоследствии называть «весенними погромами», во-вторых – это знаменитые Стоунволлские бунты, которые, по сути, дали толчок началу борьбы за права представителей ЛГБТК-сообщества. Ну и в-третьих, волна антивоенных настроений и маршей к концу 60-х, началу 70-х годов достигла своего апогея. Это привело к тому, что война во Вьетнаме к 1975 году была закончена (многие уже знают, с каким трепетом я отношусь к войне во Вьетнаме и одной из лучших своих книг считаю историю, написанную на фоне событий там происходивших, это Танго «Сайгон»).
Честно говоря, когда я давала название истории, я думала только о том, что тем самым свяжу место, где главные герои Донни и Ральф познакомились – бар «Блоссом», когда они попали в полицейскую облаву – и начало расцвета их любви, когда их чувства, несмотря на всё, что творилось вокруг, стали распускаться, словно прекрасный цветок. И только теперь я поняла, что в названии есть отсылка как раз к тому, о чём я написала выше – это расцвет борьбы за свои права, за то основополагающее и незыблемое, что должно быть у каждого человека просто по факту его рождения – это возможность быть тем, кто ты есть, любить того, кого ты хочешь, независимо от пола, ориентации и расовой принадлежности, возможность жить мирной жизнью, не брать в руки оружие и не идти убивать. Быть свободным.
Про «весенние погромы» я ещё напишу, ну а сейчас скажу пару слов о Стоунволлских бунтах. Много писать не буду, история известна, можно найти массу материалов в сети. И, тем не менее, события, произошедшие в баре «Стоунволл Инн» в Нью-Йорке 28 июня 1969 года, стали знаковыми. Та ночь стала «точкой кипения», после которой терпению пришёл конец, и "ягнята" обратились "волками". Те, от кого никто не ожидал сопротивления, показали зубы, закричали "Хватит!" и с того момента стена начала рушиться. Теперь это один из ярчайших и важнейших моментов в ЛГБТК-истории и поворотный момент в борьбе за свои права.
«Мы все вдруг одновременно поняли, что с нас хватит. Никто ни с кем не договаривался. Просто после стольких лет унижений это одновременно пришло в голову всем, кто оказался в ту ночь в том самом месте... Все в толпе чувствовали, что обратного пути нет. Это было последней каплей... Там находились разные люди, но всех объединяло одно — нежелание мириться с полицейским беспределом. Мы попытались вернуть себе свободу. Мы стали требовать свободу. И мы больше не собирались прятаться в ночи. Как будто что-то витало в воздухе. Это был дух свободы. И мы поняли, что мы станем бороться за неё. И мы не собирались отступать». Это слова Майкла Фейдера, одного из участников Стоунволлских бунтов — знаменитых столкновений геев с полицией в США.
В 1950-е и 1960-е годы гомосексуальные отношения, в том числе по добровольному согласию между взрослыми людьми, считались уголовным преступлением. Любого человека, который полиции показался подозрительным, можно было задержать по обвинению в порочащих связях. Гомосексуальность считалась болезнью, и в некоторых штатах геи могли провести остаток жизни в психиатрической клинике (кстати, об этом я пишу в своей книге «Фрэнки и Бобби посвящается», где главного героя, ветерана Тихоокеанского фронта, Бобби Тейлора принудительно лечили от «гомосексуализма» - как он говорит: «от плохого поведения» в психиатрической клинике, и, конечно, это «лечение» на всю жизнь оставило след на его психике).
Полиция устраивала рейды в гей-бары, на пляжи и в заведения, которые пользовались славой гей-френдли. В 50-х годах появляются два ЛГБТ-движения: «Общество Маттачине» и «Дочери Билитис», в одном состоят геи, в другом — лесбиянки, но цели обоих движений одинаковы. Активисты вели просветительскую деятельность, оказывали юридическую и психологическую поддержку тем, кто подвергся гонениям со стороны властей за свою сексуальность.
От гей-баров усердно пытались избавиться власти, но они закрывались, а потом открывались снова. В попытке избавить Нью-Йорк от геев в их барах запретили продавать алкоголь.
Бар «Стоунволл-инн» принадлежал семье Дженовезе – мафии, контролирующей организованную преступность Нью-Йорка. Конечно, никакой бар не обходился без алкоголя, и во избежание обострения конфликтов полиция раз в неделю приходила и забирала конвертик с деньгами, вручаемый собственниками бара за небольшие поблажки.
Попасть туда было непросто — у дверей стоял вышибала. Основные требования: старше 18 лет, «явная гомосексуальность», либо постоянный клиент. Вход обходился $3. Внутри все было черным, так что и без того темное помещение буквально тонуло во мраке, а по периметру бара располагались прожекторы. Как только на пороге появлялись полицейские (а происходило это примерно раз в месяц), помещение бара заливал яркий свет. Алкоголь убирался в тайники, те, кто успевал, смывал косметику...
О рейдах владельцы бара обычно предупреждались заранее. Никто не собирался портить отношения и отказываться от еженедельных конвертиков.
В час ночи 28 июня 1969 года восемь полицейских, включая инспектора Пайна, вошли в бар со словами: «Полицейская проверка». Точнее, не так. Четверо полицейских в штатском уже находились некоторое время в баре, наблюдая за «непристойным поведением» его посетителей.
В ту ночь в баре было около 200 человек. Едва зажглись прожекторы, кто-то попытался выпрыгнуть из окон в туалете, но полиция была начеку, все выходы перекрыли. Посетителей выстроили в шеренгу, попросили предъявить документы.
Но что-то пошло не так. В тот момент, когда мужчины в женской одежде отказались предъявлять удостоверения и ехать в участок, полиция, должно быть, растерялась не меньше всех остальных, ведь всегда всё происходило по одному сценарию.
Трансгендер Мария Риттер вспоминала тот случай: «Больше всего я боялась, что меня арестуют. И ещё боялась того, что мое фото в платье моей матери будет опубликовано в газете!»
Полицейские сыпали оскорблениями, алкоголь конфисковали, а тех, у кого были при себе удостоверения, распустили по домам. Но они не ушли. Вместо этого они остались на улице перед баром – огромная толпа в полторы сотни человек стояла и ждала, что будет дальше.
Приехали автозаки, первыми туда стали грузить хозяев и сотрудников бара. И неожиданно в толпе раздались первые возгласы: «Gay power!» и «We Shall Overcome!»
Что-то сломалось в людях, которые послушно шли в автозаки. Никто не понял, как началась потасовка. Говорят, Сильвия Ривьера бросила бутылку в полицейского. Толпа начала наседать, пытались перевернуть полицейский фургон. Жители соседних домов и посетители соседних баров начали приближаться к месту потасовки. В полицию полетели монеты («Так давайте мы им заплатим!»), жестянки, кирпичи... Полицейские были вынуждены отступить в бар и запереться там.
Когда протестующие ворвалась в бар, полицейские направили на них оружие. Посетители бара облили бензином стойку и подожгли ее. Пожарные успели вовремя. Не помог даже наряд подкрепления, который встретили «радостно». Журналист из Village Voice Люциан Траскотт написал: «Геи дурачились и танцевали перед полицейскими, а полиция продолжала избивать тех, кто стоял на передовой. Потихоньку она стала оттеснять толпу вниз по Кристофер-стрит к Седьмой авеню».
Опрокидывались машины, толпа неслась по Седьмой авеню, а геи и трансвеститы продолжали противостоять натиску полицейских. Стычки продолжались до четырех утра, а «Стоунволл-инн» был практически уничтожен.
Но на этом дело не закончилось. Весь день Кристофер-стрит была погружена в тишину, но на стене разрушенного бара стали появляться граффити: «Gay power!», «За легализацию гей-баров!», «Они попирают наши права!» и, наконец, «Мы открыты!».
На следующий вечер к дверям бара пришли не только его постоянные посетители, но и туристы, и просто любопытные. Тысячная толпа стояла перед дверями бара, не пропуская автобусы и машины — кроме тех, за рулем которых сидели геи. На улице полыхали мусорные баки, сотня полицейских из нескольких участков пытались разогнать толпу, но бесполезно. Беспорядки вновь закончились лишь под утро.
В одном из своих последних интервью инспектор Пайн признался, что такие рейды для полиции были простым способом получить повышение по службе. Кроме того, геи никогда не сопротивлялись. До той ночи.
Бар «Стоунволл-инн» существует и по сей день.
К слову, возвращаясь к героям моей истории, в «Блоссом» мог оказаться кто угодно: и тот же самый мелкопреступный говнюк Рик, у которого не было ничего святого, и такой славный «без пяти минут доктор» парень, как Донни, посвятивший себя маяйнистике и живший наукой (тем более его притащил туда Рик), и такой замечательный и смелый человек, как Ральф, держащий антикварный магазинчик – просто потому что легальных мест, где могли бы проводить время квир-люди НЕ БЫЛО. И им всем было, что терять, если бы их поймали: Донни бы лишился своего будущего и своей мечты, Ральф, вероятно, мог бы остаться без магазинчика или с испорченной репутацией, у Рика были свои счёты с полицией и лишние проблемы ему тоже были ни к чему.
Это ещё раз к слову о «видимости» квир-людей и о том, как это важно. Не прятаться. Жить открыто.
