Бьющий на взлете

Традиционное «кто не спрятался, я не виноват».

Вы ждали его? Тогда он летит к вам!

Писатель, журналист, профессиональный приключенец, идейный путешественник, гребаный харизматик – и немного придурцы в прошивке, как у всех стопроцентных мальчиков. А еще элита боевой авиации, с точки зрения энтомологов, но об этом не все догадываются, ой не все.

Венеция тонет в море воспоминаний, герой сражается с неизбежным – с реальностью. Пять лет спустя Праги Гонза Грушецкий приземляется на берегу Адриатики и выясняет, что тут его ждут.  

Есть истории, которые рассказываешь себе, чтобы забыть. Есть вопросы, в которых не найти правых и виноватых. Ты просто носишь эту дыру в себе, день за днем. Любовь сильна как смерть, истинная близость сильнее смерти. Становясь чудовищем, обрести опору можно только в себе самом.

Любовный роман без героини. А вам слабо?

«Тело требовало своё.

Дать значило подчиниться природе, отказать – выиграть еще некоторый отрезок времени до окончательного превращения в хитиновую тварь. И он научился осознавать отказ, данный самому себе, как разновидность аскезы, и оно щекотало нервы, более не задеваемые почти ничем – то, как снова он устоял. Пять лет он был вечно голоден, но жить с этим привык вполне. Живут же люди и с куда большей хтонью в голове и теле. А у него – только тело, голову-то свою он знал наизусть. Пять лет почти не прерывал полет, пока вот не приземлился на несколько дней. Адриатика, отступая и подступая, шурша, качала его, лежащего на берегу, в песке, - как в коконе, как в колыбели. Сейчас он казался себе личинкой человека более, чем когда-либо. Что за странная метаморфоза – молодеть сознанием по мере приближения к износу, к физической смерти? Гибче и восприимчивей умом он себя не ощущал никогда. И никогда так остро не чуял границ телесных возможностей, за которыми – пустота.

Песок – тусклое серебро с патиной, небо расходится именно над тобой, обнажаясь из оперения облаков, открывая путь, куда бы взлететь. Платиновый блеск мерно набегающих волн слепит, ловя последний солнечный луч, небеса цвета горлышка голубя, между серым и голубым, столь же бархатные, столь же трепетные. Пятьдесят – возраст максимально накопленной или растраченной силы. Ты всё еще можешь, но каждый раз как последний. И он мог, хотел, брал, но уже начинал замедляться, начинал сдавать. И понимал, и отворачивался от этого, и отвернуться не удавалось. Ян Грушецкий открыл глаза, чтоб успеть увидеть, как оседает солнце в Адриатику – в течение получаса, содрогаясь, кровя, - и вода принимает жертву, претворяя кровь в расплав, и заливает золото в лимфу его хитиновой твари».

В процессе выкладки и до конца января бесплатно. Читать сейчас. 

Всем Йоль!