две короткие "пугалки" на Хеллоуин
Чудовищ не бывает
Лиза плакала, уткнувшись лицом в подушку и захлёбываясь отчаянием. Она не могла понять, почему мама её обманывает. Ведь не могла же она не видеть чудовище, если Лиза его прекрасно видела, выглядывая из—за маминой спины? Мама сказала, что там никого нет, чудовищ не бывает, а Лиза «фантазёрка», то есть – врунья. Но Лиза и сейчас, с головой закутавшись в толстое пуховое одеяло, прекрасно слышала, как оно ворочается под кроватью и скребёт когтями пол. И шипит. Тихо и страшно.
Чудовище взялось из Лизиного сна. Во сне оно умело говорить тихим свистящим голосом. Походило на толстую змею с лохматыми когтистыми ногами. «Ты – плохая девочка! — сказало оно Лизе. — Тебя нужно у-ничто-жжить». И сверкнуло красными огнями вместо глаз.
Лиза проснулась в слезах, и в маминых объятиях, но тогда в комнате ещё никого не было, кроме них двоих. Утром она вспомнила непонятное слово и спросила у мамы, что оно значит. Мама удивилась, но объяснила, а потом долго говорила по телефону с тётей Ритой про то, как телевизор портит детей. Перепуганная Лиза к телевизору не подходила целый день, решив, что это он сделал её «плохой», а вечером, когда мама уложила её спать, под кроватью зашипело, и Лиза свесилась, чтобы посмотреть…
Красные глаза чудовища сияли так, что она разглядела закатившийся под кровать фломастер. Большой рот открывался и закрывался. В нём было полно огромных зубов. Оно свернуло змеиное чёрное тело, но ноги-руки с острыми когтями тихонько скребли пол. Оно шипело, капало слюной и смотрело прямо на Лизу!
Завизжав так, что заложило уши, Лиза юркнула под одеяло – всем известно, что, когда ты «в домике», никакие чудища не могут до тебя добраться. На крик прибежала мама, включила свет и долго уговаривала Лизу заглянуть под кровать…
Под одеялом стало душно и слишком жарко. Громко всхлипнув, Лиза осторожно приподняла самый краешек, чтобы подышать, и в отверстие немедленно просунулась когтистая лапа, запуталась в Лизиных волосах, потянула их вместе с одеялом на себя. Онемев от ужаса, девочка вцепилась в край пододеяльника двумя руками и попыталась проскользнуть под уползающую ткань. Чудовище сорвало ненадёжную преграду и нависло над Лизой. Смятая простынь окрасилась в розово-красный под светом из его глаз. Лиза тоненько заскулила, потому что сжавшееся от ужаса горло не давало ей закричать.
— Ты – плохая девочка, — прошипело чудовище жарко дыша прямо ей в лицо. – Люблю таких! Вставай!
От жгучего красного света, от ужаса и беспомощности у Лизы закружилась голова. Она хотела сжаться в комочек, стать совсем-совсем маленькой, чтобы чудовище проглотило её, не жуя, но огненные глаза велели встать, и она встала, не замечая, что по ногам бежит тёплое. Она описалась от страха. Чудовище крепко обвило Лизу своим холодным скользким телом и уволокло в темноту под кроватью…
Поиски пятилетней девочки, пропавшей из спальни среди ночи, так ни к чему и не привели. Глубокие царапины в паркете под кроватью посчитали оставленными собакой прежних хозяев квартиры.
Всё, что у тебя есть
Шарков любил барахолки. Он не был коллекционером, но всяческий бытовой хлам, притягивал его чище магнита. Было у него чутьё на вещицы «с историей». В скромной однушке такими был под завязку забит секретер, но Шарков снова и снова выбирался на свою тихую охоту за одному ему понятными «сокровищами».
В воскресенье он привычно нырнул в глубокую пасть метро, проделал весь путь по его «пищеварительному тракту» до конечной, и выбрался на поверхность, стараясь не думать, откуда именно, если придерживаться пришедшей на ум ассоциации.
Он побродил между рядами, игнорируя палатки перекупщиков. Пару раз приценился, разглядывая то одну вещь, то другую, но ничего не купил. Разочарованный напрасной поездкой, совсем было собрался уходить, когда заметил старушку – горбатая, в нелепой оранжевой жилетке строителя поверх серого пальто, она стояла в сторонке, глядя себе под ноги. Там, на развёрнутых страницах глянцевого журнала лежала небольшая вещица.
На этот раз сердце Шаркова ёкнуло. Он торопливо приблизился и присел на корточки. «Оно!» — промелькнуло в сознании раньше, чем он протянул руку. Небольшое, мутное, оправленное в потемневшую медь зеркальце на причудливо выгнутой ручке приковало его взгляд.
— Сколько, бабуля? – спросил Шарков, поднимая находку, оказавшуюся неожиданно тяжёлой.
— А оно тебе надо? Придётся отдать всё, что у тебя есть. Ентому зеркалу тыщща лет, — сухо прокаркала старушка.
— Бабуль, побойся бога!
Старушка не сводила с него глаз.
— Всё. Или ступай дальше, мил человек.
Уйти без зеркальца? Да ни за что! Он торопливо пошурудил в кармане, отделяя бумажки. Их было три – три тысячных, да ещё мелочь и жетон на метро. Две и мелочь он протянул старушке. Хотел забрать обратно жетон, но птичья лапка её руки сжалась, не отдавая.
— Всё? Ничего не оставил?
— Всё, бабуля, — соврал Шарков, пряча сокровище во внутренний карман куртки.
— Ну, смотри тогда, — неприятно усмехнулась старушка.
Она шустро, не по-стариковски, повернулась и исчезла за нагромождением палаток.
Он снова спустился в метро. На перроне не выдержал – достал свою находку. Мутная поверхность отразила невнятные черты его лица. Шарков подумал: «Интересно, как много лиц видело зеркальце до него? Бабуля не зря запросила «всё» — оно и впрямь древнее…» Внезапно горло стиснула острая тоска – а что, в самом деле, у него есть-то? Одинокая старость на близкой пенсии? Гора ненужного хлама в пустой квартире? Зажиленная от старушки тысяча рублей?
Глубоко под землёй поезд мощным поршнем гнал перед собой волну прелого воздуха. Шарков пристально смотрел в старое зеркальце и видел в нём себя: то молодого и полного надежд, то сегодняшнего унылого бобыля, копающегося в осколках чужих жизней… Громко всхлипнув, он взмахнул рукой и шагнул с края перрона навстречу вылетевшей из тоннеля тупой морде поезда.
— Каждый раз так, — проворчала Смерть себе под нос, поднимая упавшее зеркальце (ещё пригодится!), — ведь зажилил небось деньгу-другую, а куда они ему?
