Ганс Брандмауэр или Как я разучился сочинять
Рассказ созрел и копошился маленьким злым червяком в голове. Пришло время ваять его на бумаге. Жечь глаголом и прилагательным (благоразумно воздерживаясь от наречий). Я положил перед собой стопку чистых листов и занес над ней авторучку, словно орудие убийства. И написал:
«Смеркалось».
- Ха! – услышал я вдруг в голове реакцию воображаемого критика. – Да знаешь ли ты, сколько безвестных писюлек начинались словом «смеркалось»? Целая галактика светил померкла в первых предложениях бездарных авторов с того дня, как человек овладел письмом.
Я решительно вычеркнул гадкое безличное «смеркалось» и решил сразу познакомить читателя с героем:
«Он открыл глаза и несколько секунд глядел в ночное звездное небо, пытаясь вспомнить где он, как его зовут и почему от него ушла Сьюзи».
- Тьфу, - сплюнул воображаемый критик. – Тысяч пятьдесят героев начинали с того, что открывали глаза. И из них наверняка двадцать тысяч после этого пялились в ночное и (о, ужас!) звездное небо. И, что самое отвратительное, все они при этом страдали амнезией.
Критик в моей голове немного подумал и добавил:
- Не советую также писать «Он шел по пустынной улице под косыми струями дождя, зябко кутаясь в промокший плащ».
Уже менее решительно я вычеркнул очнувшегося под звездным небом героя, и мне пришло в голову сразу же увлечь читателя действием и не отпускать его до самой последней строчки рассказа.
«Падая, он, должно быть, вывихнул левую руку. Но это уже не имело значения. Сейчас он мог дотянуться до револьвера мертвого Гарри, а это давало шанс прожить еще несколько гребаных минут».
- Ну-ну, - скучающе поддакнул критик. – Дай-ка я догадаюсь – в револьвере Гарри кончились патроны.
Я смял исчерканный лист и бросил его на пол. Посидел с минуту и аккуратно вывел на новом листе:
«Ганс Брандмауэр».
Критик молчал. Черт его знает, может где-то в мире живет человек с такими именем и фамилией, но я был уверен, что никто еще не начинал так ни одного рассказа. Чтобы совсем сбить критика с толку, я дописал:
«Да, именно так. И на самом деле ничего из описанного здесь не происходило в реальности».
Я тут же вычеркнул избитое «на самом деле» и быстро, не давая критику опомниться, дописал:
«А Ганс Брандмауэр никогда не выходил из дома в дождь. Его взгляд никогда не устремлялся к звездам в ночном небе. И уж конечно, Ганс Брандмауэр не умел стрелять. Думаю, он и револьвера-то в руках не держал».
- Теперь тебе не миновать слова «однажды», - злорадно заметил критик в моей голове.
«И если кто-то из читателей думает, что в один из дней с моим героем произошла волшебная история, то…».
- Ты ведь не убьешь меня? – раздался у меня в голове испуганный шепот.
Я вздрогнул.
- Я Ганс Брандмауэр, - доверительно сообщил все тот же незнакомый голос. – Ты же не убьешь меня в конце рассказа? Я ведь, честно говоря, и револьвера никогда в руках не держал.
Я сжал зубы и продолжал писать:
«Он был близорук, страшно боялся простуды и крайне бережно относился к своим рукам, потому что на кончиках пальцев Ганса Брандмауэра жило волшебство. Герр Брандмауэр, если можно так выразиться, никогда не попадал в переплет, но, зато, из его рук вышло множество прекрасных переплетов. Табличка на двери небольшой лавочки на Блюменштрассе в Нюрнберге так и гласила: «Ганс Брандмауэр. Переплетные работы.».
Критик поморщился от каламбура, но ничего не сказал. От того рассказа, который я задумал вначале, не осталось ничего. Ганс Брандмауэр убил его. Или это сделал критик? А может быть я сам?
- И что мне теперь делать? – спросил я, ни к кому особо не обращаясь.
Критик пожал плечами. Зато заговорил Ганс:
- Я не был простым ремесленником. Каждая книга, которая…
«Каждая книга, - записывал я, - которая выходила из его рук была произведением искусства».
- Так не пойдет, - заметил критик. – Давай пару подробностей о переплетных работах, а то читатель не поверит.
Я вздохнул, включил компьютер и открыл Яндекс.
«Не существовало такого переплета, который не могли бы создать пальцы герра Брандмауэра. Он мог одеть фолиант в тяжелый старинный диптих, отделав деревянный футляр узором из слоновой кости или серебряной вязью. А мог обернуть ин-кварто телячьей кожей изящного французского переплета».
- В то утро Марта, как обычно, вошла в мою мастерскую со свежим хлебом в корзинке. А заодно прихватила и бутыль, которую молочник оставляет возле двери, - заявил герр Брандмауэр.
- Кто такая Марта? – хмуро поинтересовался критик.
- Ну и что? – мрачно спросил я.
- Послушайте, послушайте, - заторопился Ганс. – Марта – это дочка пекаря Мюллера, милейшее создание. В то утро она принесла книгу.
- Переплетчикам каждый день приносят книги, - снова пожал плечами критик.
«В то утро Марта, как обычно, поставила на стол корзинку со свежим хлебом и бутыль молока, а потом положила рядом Книгу», - записал я.
- Ты бы еще написал «КНИГУ», - съязвил критик. – Или лучше так: «книгу».
- Она сказала, что Книгу ей дал человек в черном…
«Человек, одетый во все черное, остановил девочку на улице, вручил ей обернутую в холстину книгу и десять талеров. Он попросил отнести это герру Брандмауэру, чтобы тот сделал переплет. Поскольку сам он торопился, то сказал, что зайдет за книгой три дня спустя», - написал я.
- У меня несколько замечаний, - начал загибать пальцы критик в моей голове. – Во-первых, образ черного человека настолько распространен…
«- Но как я узнаю, какой переплет нужен для книги? – спросил Ганс Брандмауэр у маленькой Марты.
- Этот человек сказал, что вы сами поймете, когда увидите книгу, - ответила девочка», - продолжал писать я, не отвлекаясь на критика.
- …Во-вторых, я бы хотел уточнить по поводу денежной единицы, имеющей хождение в Германии того времени, и о расценках на переплетные работы, - не унимался тот.
- О, стоило мне открыть первую страницу, как я сразу понял, о чем идет речь, - продолжил рассказ Ганс. – Это была книга моей судьбы.
Критик у меня в голове снова досадливо сплюнул.
- Подождите-ка, герр Брандмауэр, - остановил его я. – Если это книга вашей судьбы, то там должно быть написано, что я пишу о вас книгу. И это я придумал вас и книгу о вашей судьбе.
- Я не знаю, - смущенно признался Ганс Брандмауэр. – Я не успел дочитать книгу про себя, потому что вы начали писать про меня книгу.
- Фигня какая-то.
Это был новый голос в моей голове, и мы трое замолчали, пытаясь понять, кому он принадлежит.
- Книга о том, что кто-то пишет книгу про книгу, в которой написано, что он пишет книгу про книгу о том человеке, про кого он пишет книгу. Фигня какая-то.
- Кто это? – наконец решился спросить я.
- Я – твой читатель.
Критик мерзко ухмыльнулся и потер ладони.
- И ты хочешь сказать, что все мы сейчас в книге, которую ты читаешь?
- Точно.
- И как? В смысле, книга-то хорошая? – осторожно поинтересовался я.
- Честно? – спросил читатель.
Критик гаденько захихикал.
- Полное дерьмо. Мне в магазине начало понравилось: «Смеркалось…». Люблю я книги с таким началом. Там обычно кто-то очухивается в начале и ничего не помнит. А потом начинает выяснять – что, да как? Или еще бывает атмосфера мрачная. Когда все время дождь, а герой ходит в кожаном плаще и всем бьет в морду. А лучше стреляет из револьвера. Знаете, такой обаятельный подонок – бьет в морду и стреляет из револьвера.
Настала моя очередь мерзко ухмыляться.
- А тут у тебя какой-то пузатый библиотекарь, книжки какие-то, молоко, булки. Иди ты в пень с такими с книжками.
Звук его голоса оборвался.
- По-моему, он выбросил твою книгу в мусор, - предположил критик.
- Нашу книгу, - поправил я и осекся, бросив взгляд на Ганса Брандмауэра.
От добродушного близорукого переплетчика не осталось и следа. На меня с осунувшегося злого лица смотрели холодные глаза убийцы. В руках Ганс Брандмауэр держал короткий тупорылый револьвер.
- Из кожи маленьких невинных девочек получаются отличные переплеты, - произнес он.
Я очнулся и поднял голову. За окном рассвело. Пол в комнате был усеян исписанными скомканными листами. Теперь я знал точно – я больше не умею сочинять книги. Я разъял это искусство на детали, а собрать обратно не смог, и теперь сидел, словно дикарь, разобравший транзисторный приемник, чтобы постичь смысл волшебных звуков, исходивших из него. Пред дикарем лежали детали, валялись батарейки. Висел на двух проводках миниатюрный динамик. Но мелодии – чудесной мелодии, которая звучала несколько минут назад, не было. И бог не спустился с небес, чтобы вновь вдохнуть волшебство в кучку бесполезного металла.
