Липа Степановна

Липа Степановна была дама корпулентная, статная. На голову выше моей матери. 

Мама подрабатывала швеей. На заказ шила, значит. Дома. И клиенты, конечно, толклись у нас в квартире без разбору. 

К особо уважаемым клиентам мама могла и сама сходить на дом. 

Но только к очень уважаемым.

Липа Степановна была очень уважаема. Она была подчинённой отца. Отец очень не любил, когда мама по людям бегала. А к Липе Степановне отправлял и ни мур-мур. И в таком разрезе было не совсем понятно, кто кому начальник. 

Но уважали все, да. Умела себя поставить.

Вот мы идём к ней, и она открывает дверь. Квартира просторная, потолки высокие. Чёрт знает, что она забыла на этой шахте, где была подчинённой отца. 

Я иду с мамой, потому что ей одной, может, неинтересно вечерами болтаться по улицам. 

И вот видит меня Липа Степановна, немножко умиляется и ведёт на кухню. Сажает, конечно, за стол. На столе торт. Ещё конфетки в хрустальной вазе. Шоколадные.

И ставит Липа Степановна передо мной блюдечко и чашку. С чаем. И нож. И говорит: 

— Ты, деточка, — говорит, — можешь натурально отрезать себе тортика, сколько хочешь. И закусить конфетками. Я, — говорит, — возражать не предполагаю. 

И уходит снимать мерки на предмет пошива платья. Срочно ей платье понадобилось, юбилей какой-то намечался. 

А я осталась у стола. Мне, между прочим, лет восемь, и я страшно чужих людей стесняюсь. И отрезать кусок торта постеснялась. А чай, конечно, попила. И одну конфетку скушала. И вазу пальчиком потрогала: такую невидаль я только в гостях и видела.

И вот пора нам уходить. Поглядела Липа Степановна на стол, на скучающий торт, на конфетки, вздохнула. Выгребла, сколько могла, конфет из вазы и натолкала мне в карманы. 

— Кушай, деточка…

Как же, кушай. Мама велела не есть и дома выложить в стол, чтоб, значит, вся семья угостилась. 

Вот и таскались бы ночью по улицам сами, и угощались бы…