Литературное. Анадиплосис
Когда знойные улочки Таллахара заводят меня в тупик, когда муз берет незапланированный отпуск, а вдохновение уныло скатывается в минор, я выбираю один литературный приём и затачиваю его — расписываюсь. Выворачиваю наизнанку до предела, чтобы челюсть сводило до зубовного скрежета.
Незаметный
Его никто не замечал. Быть заметным ему не пристало, да и не хотелось вовсе. Он просто хотел хорошо выполнять свою работу. Работа у него была важная — служить людям и быть на страже чистоты. Чистота в доме была его основной задачей. Люди знали толк в задачах, не оставляли ему ни минуты покоя.
Особенно беспокойно было по будням — ему приходилось туго — ноги безостановочно сновали туда-сюда, высекая искры пыли, пеплом оседавшие на нём. Ноги пинали, топтали, царапали его колючую спину, тыкали каблуками в любую погоду.
Погода обжигала ледяным морозом или жалила знойными укусами. Кусачий ветер швырял в него облака серой грязи вперемешку с сухими листьями. Насекомые, иссушенные жёлтым диском в небе, прилетали спрятаться в тени его иголок. Порой он и сам ощеривался иглами войлока, скалясь на надоедливых посетителей. Посетители тянулись нескончаемым потоком в веренице дней.
В один из дней по загривку прокатились тугие колеса. По дому разнёсся разрывной детский крик. С тех самых пор крики не прекращались. Не прекращались и топот, и заливистый смех, и даже стали чистить его время от времени.
Время тянулось, превращаясь в вязкий гудрон. Дом превратился в тридесятое королевство, куда приходили королевичи, а иногда и плебеи сватать ставшую взрослой принцессу. Принцесса ему нравилась. Нравились её свежие шаги, лёгкий нрав и то, что она сама того не замечая, заметила его, бессчастного. Счастье поселилось в нём такое, что даже расслабились иголки.
Расслабившись уютно на его спине, принцесса часами могла сидеть, шлифуя глазами небо. Небо сияло в неё, отвечая взаимностью. Взаимностью отвечал ей и принц, который частенько составлял ему компанию долгими тёплыми вечерами, ожидая принцессу не единожды.
Однажды она хлопнула дверью, обдав его извержением пыли и окатив унылой тоской. Тоска поселилась в ней надолго — она свергла принца, что плохо служил ей. Безмолвно служа, он и тогда не роптал, даже когда пепел её сигарет щипал его так, что появлялись проплешины.
Появился в доме и новый друг. Друг заменил принца, и в его мире вновь расцвели уют и покой. Друг и ему приглянулся — весёлый, радостный, постоянно щекотал его влажным носом. Нос этот был везде и все время.
Время неумолимо надвигалось на дом, сминая лица в морщины, вгрызаясь в повидавших виды людей. Люди уже не сновали туда-сюда, как прежде, а тихонько шаркали по размягшим иголкам. Иголки и вовсе перестали скалиться, обнажив талые прогалины на спине.
— Спина ломится, — прошелестела принцесса, напоминая призрак себя прежней. В прежние времена она бы плюнула на всё и махнула кутить с друзьями. Старый друг согласно махнул хвостом — ему тоже со спиной несладко приходилось. Приходилось убого корячиться, уродливо волоча задние лапы.
— Какой уродливый, — кивнула головой на него принцесса. — Совсем поизносился.
Поизносился за годы — он, в общем-то, был с ней согласен.
Согласен, что давно ему уже пора на покой — дослужился.
— Ты заслужил новую подстилку. Мы поселим его в твоей будке, — пообещала она другу. Друг безрадостно вильнул хвостом и отправился лежать.
Так они и лежали в обнимку — поизносившиеся коврик и собака, вспоминая остатки минувших времен, когда ещё оба служили людям.
И вот, к концу упражнения, муз уже с любопытством заглядывает через плечо, вместе со мной заинтересованно изучает экран телефона, полируя взглядом каждое слово.
— Вернулся, дорогой?
— Куда же я от тебя... пока ты рассказываешь мою историю.
