Менелай и море

МЕНЕЛАЙ И МОРЕ

«Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
Дорогой, уважаемый, милая, но неважно,
Даже кто, ибо черт лица,
Полагаю, не вспомнить уже».
(И. Бродский)

Ниоткуда от моря, какого-то сентября.
То венчальный покров или саван – уже неважно.
Стонет море чернил, изнывая от тихой жажды;
Умирают во имя жажды – и свой поход
Менелай начинает за журавлиным клином,
За Еленой, её волосами, лишь бы не утолить
Эту жажду – в окрике лебедином
Лишь бы сладкую муку не умертвить.
Он сжимает жадные руки на белом горле –
А потом кричит, просыпаясь: нет, просто сон.
Менелай – как я. Дразня или развлекаясь,
Разнесут ветра над водой серебристый звон –
Мглистых туч отраженья, скипетры и вериги.
И ты с детским восторгом смотришь на корабли.
Барельефы, парки, сады, квадриги –
Забери, пожалуйста, забери
Насовсем, задаром, платить не надо.
Замереть, задвинуть поглубже – и не дыша.
Всё как лезвие цвета чернил
(Не коснуться бы мочки уха),
Всё как запах и вкус на острие ножа.
Облизать самый кончик, чувствуя: прошивает
Кожу тонкой иглой насквозь, и всё крепче шов.
Менелая к Елене пришили тоской и морем –
Непохоже-похожий, древний, животный зов;
Нет, нельзя, промолчать.
На рассвете Елена исчезнет, как тёмный морок,
И всё будет как раньше – чайник, часы, кровать,
Тусклый взгляд в тусклом зеркале
(Всё же царю за сорок);
Ничего не останется. Дым, а не аромат;
Горький дым от курильниц жертвенных, песнопений утробный пульс.
В этом городе я, наверное, не спасусь –
Но по крайней мере, по крайней мере.
На любую Елену найдётся Парис – и не только он.
Пухлощёкие ангелы рококо, обнажённое тело в не-обнажённой раме.
Это глупо, как в приторной мелодраме,
Злобный гений живёт в романе не по программе –
Гордо вскинув голову, я покидаю зал,
Чтобы после выть за кулисами.
Шторы вниз струятся чёрной водой,
И проклятое лезвие режет ночной прибой,
Как мой взгляд пустой –
Или слишком полный ребячливостью серёжки,
Книжкой в мягкой обложке,
Мявом жалкой бродячей кошки –
Дальше список деталей, прописанных не тобой
И не мной – только сценой города.
В лунном свете уносится вдаль карета,
Скоро будет полночь, но сказка эта
Не подводит к паденью Трои – в системе сбой.
После сна Менелаю душно – дышалось глубже
Там, в волнах лихорадки; а здесь – нарыв.
И Фонтанка плещет, чернильной стужей
Фонари с аптеками отразив.
После снов разучаешься – и тяжело, очнувшись.
Я целую лезвие правды, кромсая рот.
Ниоткуда от моря; чёрная блажь свободы –
Но бывает свобода для и свобода от.
На вторую я жадно смотрю, предаваясь первой.
От Елены плавится море – и Менелай.
Колоннады, булыжники, Пётр Первый –
Забирай, пожалуйста, забирай
Этот хаос на грани этики и искусства,
Голос медного чешуекрылого журавля.
Здесь уместно писать про разум, терзая чувства,
Здесь уместно лезвием чёрным кромсать себя.
Я умею лучше в следствия, чем в причины.
Ниоткуда от моря – от лавра или осины,
Страсти, лезвий, писем и чертовщины.
Менелай вздохнёт, свой Лоусонс допивая;
Потной простыни тога ждёт Менелая.
И кусая губы, мысы границ кромсая,
Извиваться царю на ложе –
Корабль, дыханье, стая
Или клин журавлей, –
Извиваться, всем телом твои черты,
Как безумное зеркало, повторяя.

27.09.2021