Мистика, ужасы, необъяснимое... Подборка, скидки

Так, так. Октябрь. Воскресенье. Тринадцатое...
Мы с коллегами собрали для вас небольшую мистическую подборку. Встречайте!
Портрет на память (скидка!)
Потолок за ночь поменял цвет. Был снежно-белым, стал светло-коричневым. Вдобавок неровным. Несколько минут Кристина пялилась на него и думала, как потолок это сумел. Хороших идей не пришло. И вообще-то Кристина не разрешала потолку меняться. Это неправильно, что потолки ведут себя непредсказуемо. И кровать стала мягче и шире. Тоже не спросив разрешения. Кристина поднесла руку к носу. Пять пальцев. Это хорошо, что пальцы не ведут себя как потолок. Сесть не получилось. Голова блокировала все попытки, став ужасно тяжелой. Не отрывалась от подушки. В комнате было светло. Сколько же она проспала? Уснула еще в такси, это Кристина помнила, и как настаивала, чтобы преподавательницу отвезли домой первой, тоже. А потом? Кажется, она просыпалась. Ехали долго. И как-то она разделась и легла.
Лучше закрыть глаза. Концы не сходились. Глаза видели то, что мозг объяснить не мог и это утомляло. Кажется, она опять уснула. И постепенно трезвела. Потому что, когда глаза в очередной раз увидели коричневый потолок, Кристина поняла - она не дома! Сердце болезненно сжалось, на лбу выступила испарина. Где она? Помогая себе дрожащими руками, Кристина села. Накатывала тошнота, чувствовала она себя плохо, но страшнее было то, что она расслышала за окном пение птиц. Солнце стояло прямо в окне, и смотреть на свет глазам было больно. Я не в городе, охнула про себя Кристина. Воздух другой, птицы, яркое небо. И обстановка. Кроме кровати в комнате ничего не было.
Стерва. Обольщение
Она стояла ко мне спиной, но было в ней что-то неуловимо знакомое. Как будто мы с ней не просто встречались, а хорошо знали друг друга раньше.
Она была одета в почти истлевшее, местами заметно порванное платье, почти в лохмотья. Густые, немного вьющиеся волосы падали красивой волной до середины спины и были рыжими. Или… Среди бывших при жизни огненными прядей затесалась чернота, выкрасила некоторые из них.
Эта женщина была абсолютно и безнадежно мертва, и это была я сама.
Голоса у меня тоже больше не было, и все, что мне оставалось, – это в немом ужасе открыть и закрыть глаза, потому что это совершенно точно была я. Мертвая. Безразличная. Холодное потусторонее существо, не имеющее и не знающее ничего, кроме желания утащить с собой, подчинить, напиться чужой жизни, но не насытиться ей.
Она, медленно, словно плохо контролировала собственные движения, обернулась.
Непослушная. Я спущусь за тобой в Ад
«Я уже иду, – прошептала она еле слышно, пытаясь заглушить низкий рокот зверя, отдающийся вибрацией у нее в груди, – уже иду, родной».
Лика зажмурилась и отвернулась от дышащей жаром пасти. Она чувствовала, как горячая слюна чудовища с шипением стекает по ее лбу, ощущала дыхание пса на своем виске, продолжая, как мантру, повторять: «уже иду… уже иду…».
Через мгновение горло обожгло каленым железом, и жилы, мышцы и нервы, словно струны, начали рваться с тяжелым протяжным звуком. Голову наполнила какофония голосов. А из раны вместе с кровью хлынула жизнь. Боль была мгновенной, но мучительной. Агония тут же охватила все тело. Казалось, миллионы острых раскаленных кинжалов снова и снова вонзались в незащищенную плоть, заставляя ее извиваться в твердых каменных ладонях скал.
Кошатница
– А вы выглядите очень уставшим. Когда вы последний раз ели?
Алекс в третий раз посмотрел на Фаю с недоумением, в этот раз, пожалуй, он был не просто удивлён вопросом вампирши, он был шокирован.
– Давно…
– Хотите меня укусить? Я вчера очень плотно поела.
– Сержем? У него же в венах алкоголя больше, чем крови… – поморщился Алекс, направляя машину в ближайший проезд и заглушая двигатель, – Странный у вас вкус. Он весь такой неаппетитный...
– От него пахнет сдобой, – возразила Фая.
– Спиртом! – не согласился Алекс.
– Я чувствую запах ром-бабы.
Алекс хохотнул, искренняя улыбка смягчила его резкие черты лица, Фаина залюбовалась этим преображением.
Дар-проклятье
Некие призрачные картины.
Будущего.
Возможного будущего.
Весьма вероятного будущего.
Наиболее вероятного, черт его побери.
Я их помню столько же, сколько внятно помню себя. И они всегда бывают в начале сезонов….
Декабрьские – они холодные, пробирающие до костей тонкими иголками страха, хватающие сзади за плечи, сжимающие горло спазмом. Они всегда такие. Из года в год. Тусклые, мутные.
Сквозь них плохо просматривается настоящая жизнь. Они наплывают, вздергивают, заставляют замирать в страхе. Почти ничего не показывают, только пугают. С ними и через них я бреду спотыкаясь и вздрагивая. Пытаюсь уловить суть, пытаюсь узнать, пытаюсь понять… но нет. Они как будто смеются надо мной. Манят знанием и ждут, когда я решусь все же нырнуть в них. А после погружения они сковывают меня. Охватывают, беснуются, разливая вокруг только страх, тревогу и боль.