от автора

14 июня 2024

Время от времени на меня накатывает острое чувство тошноты, но я старательно давлю его в зачатке, мешая обосноваться в желудке и подобраться к горлу. Я сглатываю горькую желчь и выдавливаю из себя улыбку, поворачиваясь к В., игнорируя быстро набранную высокую скорость старенькой “Мазды” и сжимая собственную коленку.

За окном лето. Мне кажется, что это лето прошлого года. Будто я прыгнула в будущее, пропустив за глубокой депрессией что-то важное: осень, зиму и весну.

Поля вливаются одно в другое, отличаясь лишь оттенком зелени: лимонный, салатовый, изумруд. У самого горизонта прикорнули низкие меловые горы. У их подножия лес, утонувший, как и каждый год до этого, в мелком болоте с травянистыми кочками - островками.

Я улыбаюсь шире, переводя взгляд на В., чувствую как напрягаются скулы.

— Не езди сегодня в город. Пожалуйста. — он, как и всегда, немногословен. Густые темные брови нахмурены, а полные губы сжаты в тонкую полоску.

Мне с ним хорошо. Это чувство должно быть бальзамом излечивающим все на свете - так всегда было. 

— Душно стало, не находишь? — я, превознемогая тошноту, улыбаюсь еще шире, того и гляди, уголки моих губ дотянутся до ушных раковин.

Он не понимает сарказма:

— Возможно, дождь будет.

— Дело не в дожде. — я тянусь и открываю окно, пуская в пыльный салон воздух. — Ты душнишь.

Он ожидаемо улыбается  Это наша с ним шутка. Я с “чудинкой”, а он мой “островок немногословной стабильности”. Я называю его “душнилой”, а он следит, чтобы я не забыла голову на тумбочке выходя из дома.

— Останься в деревне. Побудь с бабушками, пока не освобожусь, а потом я сам тебя отвезу, если не передумаешь.

План хороший. Рабочий. Но у меня есть дела, в которые я его не посвящала, и сама не уверена, что хочу посвящать. Все слишком сложно и запутанно, и я не доконца понимаю, сработает ли то, что я задумала. Ответит ли мне хоть кто-то из тех людей, с которыми я хотела встретиться и поговорить с глазу на глаз. Тема деликатная. Да и рассказы, которые я надеялась услышать, будут далеки от комедии и больше тянут на депрессивную личную драму.

Позволят ли мне эти истории написать? Разрешат ли показать?Слишком лично. Слишком страшно рассказывать. А в особенности страшно довериться.

Голова и так идет кругом от тонн статей о цензуре, которые я упрямо в себя вливаю последние несколько месяцев. Именно сейчас, мне кажется, что я понимаю, что можно писать, а что нет.

К счастью.

— Ты не умеешь ездить. — упрямо продолжает В.

— О! Начинается! — разговор вливается в привычное русло, и, под монотонный бубнеж В., я расслабляюсь. — У меня правам уже четырнадцать лет!

— Ты не умеешь ездить в “таком” городе. Я знаю, где стоят укрытия, а ты нет.

Будь у него возможность отправить меня обратно в горы бандеролью, уверенна, он бы упаковал бы меня той же ночью и отправил. Сразу же после обстрела, когда вытащил меня из кровати, и повел на первый этаж в угол без окон.