Признания в любви

Дорогие друзья, поздравляю вас с Днем семьи, любви и верности!

Праздник молодой, для кого-то непривычный, хотя и приурочен к событиям седой старины. Но главное, он напоминает нам о вечных ценностях, которые не теряют своей значимости.

РАз уж речь зашла о любви, то, следуя примеру коллег по перу, хочу поделиться отрывками из романов, в которых герои признаются друг другу в своих чувствах. Кстати, на все книги серии сегодня действует скидка.

“Роза для строптивца”

Сначала она услышала музыку. Первой вступила скрипка, затем флейта. Им аккомпанировало фортепьяно. Нежная, немного печальная мелодия вторила мыслям и чувствам Лючии, находила отклик в душе. Звучала словно для нее.

Вдруг один из мужчин выступил вперед и запел:

Песнь моя летит с мольбою

Тихо в час ночной.

В рощу легкою стопою

Ты приди, друг мой.

При луне шумят уныло

Листья в поздний час,

И никто, о друг мой милый,

Не услышит нас.

Нет, это невозможно, так просто не бывает в жизни, уговаривала себя Лючия, но тогда следовало признать, что ей лгали и глаза, и уши. Отодвинув занавеску, она еще раз выглянула в окно. За окном, освещенный луной, стоял Алессандро и пел серенаду.

Слышишь, в роще зазвучали

Песни соловья,

Звуки их полны печали,

Молят за меня.

В них понятно все томленье,

Вся тоска любви,

И наводят умиленье

На душу они,

Дай же доступ их призванью

Ты душе своей

И на тайное свиданье

Ты приди скорей![1]

Слова отзвучали, музыка стихла. Князь остался на том же месте. Он сделал больше, чем могла представить Лючия. Признался в своих чувствах, не побоялся осуждения и ждал ответа.

Так не бывает, повторяла про себя Лючия, прикрыв ладонью рот. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Схватив со стула материнскую шаль, накинула на плечи, прокралась к двери, отодвинула засов и выскользнула на улицу. Замерла на пороге, запоздало поняв, что забыла обувь. Пошла босиком по дорожке, усыпанной мелкими камушками, едва ли замечая их.

Князь поспешил навстречу. Остановился в шаге от нее и опустился на одно колено.

– Что вы делаете, синьор Алессандро?

– То, что давно должен был сделать, – ответил он. – Прошу вашей руки, Лючия.

– Это сон? – спросила она, все еще не веря своим глазам. Может быть, ничего этого нет, она спит в своей постели и мечтает о невозможном. – Если так, то я не хочу просыпаться.

– Это ваш ответ? – уточнил Алессандро. Взял ее за руку, поцеловал тонкое запястье. – Прошу, не заставляйте меня слишком долго ждать. Я и так потерял много времени.

– Вы уверены? Не пожалеете? – спросила Лючия. – У меня нет ни родовитых предков, ни положения, ни богатого приданого.

– К черту!

– Не поминайте его на ночь глядя.

– А вы не заставляйте меня мучиться неведением.

– Вас не пугают слухи обо мне?

– Я не сплетница, чтобы слушать их, – произнес дель Росси, теряя терпение. – Одно слово, Лючия, одно ваше слово, и я либо уйду, либо навсегда останусь рядом.

Одно слово, повторила про себя Лючия, слово, которое изменит не только ее жизнь. Решение, ответственность за которое не переложишь на чужие плечи. Выбор, который нужно сделать здесь и сейчас, потому что второго шанса не будет.

– Да, – прошептала она, – да, да, да!

– Милая моя, любимая, желанная!

Князь поднялся с колен, осыпал поцелуями ее лицо, волосы, плечи. Шаль соскользнула и упала к ногам Лючии. Она совсем не ощущала прохлады вечера. По телу разлилось тепло, томление, грозившее вспыхнуть пожаром.

“Хозяйка рыцарского замка”

– Что ты сказала? – переспросил он.

– Что слышал! Не старик, не глухой, – крикнула Тсера и добавила тише:

– Мне муж из жалости не нужен.

Шандор опешил. Как вкопанный стал посреди двора. Не сразу сообразил, что ответить. Будто можно жениться из жалости. Как потом жить с этим человеком под одной крышей, сидеть за одним столом, делить постель?

– А меня не забыла спросить?

– Мне и спрашивать не нужно. Я и без того знаю, что не нужна тебе, – горячилась Тсера. – До епископа дойду, если нужно, или даже до патриарха.

Отвернулась, в глаза не смотрела. Хрупкие плечи вздрагивали, будто она едва сдерживала слезы. Шандор хотел обнять ее, прижать к себе, согреть, но вдруг разозлился.

– Все-то ты знаешь… – крикнул он. – Что скажешь патриарху? 

– Скажу, – Тсера замялась. Шандор обошел ее по кругу, чтобы видеть ее лицо. – Скажу, что ты… ты… не исполняешь супружеский долг.

Сказала и отвернулась, только щеки вспыхнули румянцем.

Глупышка! Придумала что-то и оттого мается. С такой обидой можно справится. Такая обида поцелуями да ласками быстро лечится, решил Шандор. Даже от сердца отлегло.

– И кто тебе поверит? – улыбнулся он. – Кто поверит, что можно отказаться от такой жены? Не желать ее? 

– Может, и желаешь, но не любишь, – насупилась Тсера. – Мне мало этого.

– Не люблю? – переспросил он, усмехнувшись. – Так я еще и не любил.

Шандор подхватил ее и взвалил на плечо. Понес в дом. Медленно поднимался на второй этаж. Не любит! Что за глупости?

– Пусти! – возмутилась Тсера. – Кто дал тебе право? 

– Ты, когда сказала в храме “да”. Я тебя не неволил. Теперь ты моя жена и должна меня слушаться. 

– Не буду! – Тсера колотила его по спине кулачками. Вроде бы злилась, но била вполсилы. Даже смешно. – Не стану! Что хочешь делай, не подчинюсь!

– Значит, придется научить меня покорности. 

– Бить будешь?

Она замерла, напряглась. Сколько времени прошло, а страх остался.

– Зачем бить? – Шандор погладил свободной рукой Тсеру по ягодице. – Лаской можно большего добиться!

Толкнул дверь в комнату и снова закрыл. Снял с плеча драгоценную ношу, бережно опустил на кровать. Навалился сверху, всем телом прижал, чтобы она не сбежала.

– Не смей! Я не позволю! – повторяла Тсера, но уже не так уверенно, как прежде.

Что бы не говорила, не пыталась доказать, Шандор видел больше. То, как расширились ее зрачки, как она нервно кусала губы, как часто дышала, грудью прижимаясь к его груди.

– Я и спрашивать не буду, – ответил он. –Ты теперь моя от макушки до кончиков пальцев. Моя?

Знал ответ, но не хотел неволить. Ждал, что пока Тсера решится. Она обвила его руками, поцеловала куда-то в шею, выдохнула:

– Твоя, а ты мой. Никому тебя не отдам! Слышишь? Никому!

Будто ему нужна была другая. Тысячи писаных красавиц, самых искусных любовниц не сравнятся с любимой женщиной. С той, что, смущаясь собственных желаний, а потом все смелее отвечает на поцелуи, ластится как кошка, тихо шепчет его имя.

О чем можно думать, когда руки Тсеры скользят по его груди, будто касаясь самого сердца. Когда она целует в ямочку между ключиц, а кажется, целует саму душу. Когда подается навстречу и принимает его, всего, без остатка. Отдается и телом, и душой.

– Я люблю тебя, – прошептал Шандор, обнял уже не девушку, женщину. – Люблю больше всего на свете. Больше жизни люблю.

“Невеста проклятого горца”

Как бы ни было тяжело и больно, он должен быть отпустить ее, оттолкнуть, если нужно. Он стольких уже потерял и почти привык к пустоте и одиночеству. Не думал, что его сердце снова забьется с прежней силой, не ждал, что кто-то затронет струны его души. Давина смогла. Яркой вспышкой озарила непроглядную тьму, подарила краткую надежду, поддерживала, когда у него опускались руки.

– “В болезни и в здравии, в горе и в радости” – эти слова хоть что-то значат для тебя? – спросила леди Маккаллум.

Обняла его со спины, сцепила руки в замок, словно пыталась удержать.

– Ты боишься меня, должна бояться, – произнес Ирвин. Ладонями накрыл ладони Давины. – Я и сам себя боюсь, потому что не знаю, на что способен. Тебе будет лучше уехать. Никто тебя не осудит. Все поймут. Думаешь, даром ни одна девушка в горах не решилась стать моей женой? Ни один отец не пожелал бы дочери такой судьбы – жить словно на пороховой бочке, ступать по краю обрыва, знать, что каждый шаг, каждый миг может стать последним. Поверь, тебе будет лучше без меня.

Произнеся последние слова, лорд Маккаллум повернулся к жене. Трусостью было и дальше прятать взгляд от женщины, которая не заслужила обмана.

Вместо ожидаемых смирения или отчаяния он увидел в ее глазах решимость.

– Ты прав, – неожиданно согласилась Давина. – Конечно, ты прав, муж мой, но как я смогу уйти? Я же люблю тебя, глупый!

Несколько слов, древних, как сама жизнь, разбили броню, которой лорд Маккаллум пытался защитить свое сердце, которая держалась ни один год. 

Не отдавая себе отчет, Ирвин поцеловал жену. Едва коснулся ее губ, ощутил их сладость и не смог оторваться. Его язык, которому Давина так неосмотрительно позволила проникнуть внутрь, касался неба, зубов, возвращался к губам, лаская, изучая их.

Она отвечала неуверенно, застенчиво, но даже ее неопытность возбуждала Ирвина, будила в нем древние инстинкты, заставляла ликовать от осознания того, что он был первым ее мужчиной.

– Я люблю тебя, – произнес он, с трудом оторвавшись от ее губ. – И…

– И больше ничего не нужно говорить, – перебила его Давина, закрыв ладошкой его рот. – Мы вместе, значит, со всем справимся.

С пожеланиями любви и чудес, 

Елена Княжинская