Птенец Сквартифосса

Вещи всегда оказываются чуточку сложнее наших представлений о них.

— Только один вдох отделяет тебя от смерти.
Что ты будешь делать со своим жалким мгновением?
— Я проживу его. А для чего ещё существуют мгновения?

Роберт Шекли «Координаты чудес»

Птенец Сквартифосса

Скальд пел протяжно и заунывно. Вернее, не пел, а выл.
Выл, вторя голосам полярных лисиц, собравшихся где-то там, в темноте, поприветствовать небесные танцы божеств, оставляющих следы на куполе ночи, переливчатые, как перья иноземных птиц.
Вот уже шесть зим минуло, как скальда лишили языка.

Скальд видел, как упал в горах посланец Небесной Матери. Видел, как видел и Гархальд Двуносый, с которым скальд возвращался из похода. А Двуносый своего не упускал.
Строго-настрого он запретил говорить о большой синей птице, рухнувшей в толщу льдов.
Её чешуя блестела так же, как лезвие его топора, а с его топором никто не решился бы спорить.
Но вождь знал, что скальду, время от времени разносящему песни по долинам, не положено молчать – на то воля небес. И скальда лишили самой возможности говорить. Кровь, залившая тогда его глотку, будто до сих пор стояла пробкой, перекрывая ход словам, которые он всё равно не смог бы произнести.
Скальд… не был в обиде – его передали на поруки шаманам, кормили сытно, из общины не гнали. А ведь Гархальд мог его просто прибить, но нет, любил старика с детства.

Шаманы осмотрели птицу позже. Осмотрели и выставили охрану. А после племя стало лечиться в её чреве – белом и гладком, словно яйцо, и мерцающем голубизной далёкого озера Окярви. Птица давала им силы, затягивала свежие раны.
Афарнир – владыка дыма – допускал к птице не всех. Его подручные вместе с избранными названными Двуносого хранили тайну гнезда пуще жизни. Повязки на глаза и трубка серебряного мха делали своё дело: никто не видел, куда его ведут, никто не помнил, где побывал.
Мужчины, вернувшиеся из похода измученными и изнурёнными, входили в силу в одно мгновение. И крылись дёрном новые и новые хижины, и росли стада, и трофеи из дальних стран становились всё богаче.
Женщины, что помирали раньше в родах через одну, унося порой и неявленного младенца, разрешались от бремени с улыбкой на губах, почти не чувствуя боли.
Детей, рождённых там, обходила любая хворь, и росли они, как на дрожжах, даже в суровые годы, когда холод вымораживал травы, забирая пищу у овец.
Племя ширилось и крепло.

Только сам Двуносый да два его брата-по-крови – Кэцах Рыжий и Агма Рябой – знали другую тайну птицы.
Но знал и скальд.
Знал, что посланец темноты-за-пределами-мира принёс нечто ценное. Дитя Небесной Матери от семени Звёздного Отца.
Птенца.

***
Скальд помнил последнюю песнь, вылетевшую из его рта.
Старые слова… чужие легенды…
Он пел их вечером, перед тем последним переходом через Скафту, что изменил его.
Дюжина и полдюжины их боевых братьев, вернувшихся из-за Солёной воды, уже ушли вперёд. Пожалуй, что на дневной переход опережали вождя и его названных.
Гархальд с Рябым и Рыжим всегда любили подзадержаться, но мало ли у вождей причуд. Если б только Двуносый и его не оставил при себе.
Конечно, рядом с этими тремя скальду ничего не грозило: кто бы рискнул просто подойти близко к таким медведеподобным воинам, а уж тем более покуситься на их добычу или спутников. К тому же здесь, в котловине над озером, зажатым между громадным языком льда и горой, чудом было б встретить вообще хоть кого-нибудь. Мелькнёт разве что остроносая мордочка песца, или полёвка прошмыгнёт. Только ветер, холод да опрокинутая чашка глазурованного чёрным неба над ними.
И всё-таки скальда что-то тревожило.
Лицо горело вовсе не от близости костра. Спина покрывалась мурашками вовсе не от мороза (в конце концов, морозы уже миновали – по окрестностям шагала весна).
Скальд с радостью ухватился за предложенную Гархальдом флягу с мёдом. Так себе пойло, до сладости и хмельности медов Гутрун ему далеко, ну да не из чего выбирать. Он глотнул снова и поморщился.
Вождь, почёсывая глубокий шрам, разваливающий его нос почти надвое – укус ножа с первого похода, рыгнул и потребовал песню.
Почему на ум пришли пророчества?
Скальд положил смычок на старую тальхарпу и затянул:

… солнце с юга
на камни светило,
росли на земле
зеленые травы.

Солнце, друг месяца,
правую руку
до края небес
простирало с юга;
солнце не ведало,
где его дом,
звезды не ведали,
где им сиять,
месяц не ведал
мощи своей. *

Вождь сотоварищи вдруг вскинули лохматые головы и повскакали на ноги, чуть не сшибив скальда с места. Струна взвизгнула, оборвав песню.
Прочертив яркую огненную полосу над верхушкой старика Скафты, на том берегу озера что-то грянулось оземь, разметав ледяное крошево на высоту хорошего дерева. Сверкнул в темноте будто бы хвост огромной птицы и, с шипением плавя лёд, погрузился в грязно-снежную толщу. Столб густого пара поплыл к вершине горы, но сильно не поднялся, прибитый к земле порывами ветра, всегда внезапными, но сильными там, внизу.
Путники переглянулись.
— Поднимайтесь, быстро, — прошипел Гархальд сквозь зубы. — Мы должны проверить, — он тут же нагнулся, подхватил свои котомки и топор и, не задерживаясь, двинулся вниз по склону.
Ох уж этот Двуносый! Вечно ему неймётся. Так и тянет сунуться куда-нибудь. А что их там ждёт?
Скальд сглотнул, покачал головой. Страшно не хотелось идти туда, к месту падения, где всё уже застлал туман. Но разве ему давали выбор?
Названные вмиг затушили костёр, забросили вещи на плечи и стали спускаться, догоняя предводителя.
Конечно, скальд мог остаться и ждать тут – вряд ли ему грозит опасность даже в одиночку. А вот недовольство вождя – другое дело. Придётся идти. Он встал, кряхтя, спрятал тальхарпу в холщовый мешок, собрал другие пожитки и нехотя поплёлся за ушедшими вперёд воинами.
Шли долго. Скафта хоть и не был чересчур высок, да и привал они устраивали не далее его середины, но склоны, изрезанные прогалинами и оврагами, ручьями и водопадами, забросанные камнями и местами засыпанные пеплом – старикан пыхал пусть не сильно, но несколько раз в год, калеча сам себя – никак не давали двигаться прямо. Всё время приходилось петлять, спускаться и подниматься, продираться через сплетения низкорослых кустов и сухих прошлогодних трав.
У края ледника они оказались к концу ночи, когда небо уже помаленьку стало перецветать с дегтярно-чёрного на сизый.
Птица, судя по уменьшившемуся уже паровому облачку, упала удачно – в каких-нибудь пятидесяти ярдах от излома над двумя громадными серыми валунами, неподалёку от которых они и остановились. Прямо за вторым булыжником, как ему было известно, находился вход в подлёдную пещеру – излюбленное место Афарнира. Сплетение протаявших коридоров, залов и расселин раскидывалось очень широко: возможно, там они смогут подобраться поближе к небесному посланнику. Идти по верху, прямо по спрессованному снегу, рискуя провалиться в одну из дюжин трещин, было бы самоубийством. Впрочем, и лезть сейчас в пещеру – почти то же самое.
Скальд снова вздохнул, заметив скрывающуюся за камнем спину Гархальда. Неймётся, да уж.
— Регин, не задерживайся, — громкий окрик, хоть и приглушённый толщей ледника, заставил его буквально подпрыгнуть и сорваться с места, — двигай за нами. Кто потом споёт об этом в селении, а?
Споёт, как же. Ну да. Песен ему хватит с похода за море.
Тёмный полукруглый глаз входа под лёд казался ловушкой. Троллья задница, да он ею и был. Всегда. И отчего шаманы так любят сюда наведываться?
В лицо дохнуло холодом, словно они опять вернулись в середину зимы.
Поплотнее запахнув накидку и натянув шапку на уши – благо, шерсть у сквартифосских овец преотличная – скальд шагнул внутрь. Отблески факелов, зажжённых впередиидущими, рисовали на гладких подтаявших стенах, вызывая из синих наплывов лики то ли чудищ, то ли божеств. Бр-р… Он поёжился от холода… и от страха.
— Сюда, — рваное эхо метнулось по проходу, — она… здесь… — разнеслось благоговейным шёпотом.
Преодолев оставшееся расстояние, скальд вдруг очутился перед громадным провалом – округлым, с почти вертикальными гладкими стенками. Сверху проглядывала серая полоса утреннего неба, а прямо перед глазами, почти перекрывая внешний свет, сидела, уткнувшись носом в землю, громадная и странная тварь, более всего напоминающая птицу. Но птицу не живую, а рукотворную, вернее, сотворённую богами, по меньшей мере.
Сине-голубые, серебристые и белые переливы скользили по её бокам, покрытым не то перьями, не то рыбьей чешуёй. Мерцал впереди, у самой земли, широкий, изогнутый дугой бледно-жёлтый глаз. Крылья взрезали застывшую землю да там и застряли. Тройное охвостье задралось ввысь, будто перья токующего глухаря за морем. Округу заполнял медленно стихающий негромкий гул.
Гархальд, Кэцах, Агма и Регин – все они замерли, боясь сделать следующий шаг.
Первым ожил, само собой, Двуносый. Потому он и вождь, пожалуй.
Осторожно, бочком, держа наготове свой топор, он приблизился к птице и снова застыл, прислушиваясь и осматриваясь. Потом с опаской протянул руку, коснулся шершавого бока существа и быстро отдёрнул пальцы.
— Горячая, — пробормотал он сквозь усы.
Ну, этого можно было ждать: вон сколько пара, да и лужа снизу почти как озерко, ручейки талой воды журчат вокруг, грозя намочить всем ноги.
Тряхнув головой, вождь пошёл в обход птицы.
К тому моменту, как он вернулся, обогнув её, звуки смолкли: слышно было только прерывистое дыхание его спутников.
Он рискнул коснуться чешуи снова. Прижал руку плотнее, погладил, помял чешуйку между пальцами, хмыкнул, махнул остальным подойти.
— Гляньте-ка. Зверюга не иначе как с самых звёзд.
С опаской погладив ладонью шкуру твари, скальд ощутил приятное тепло. Чешуя оказалась гладкой и шелковистой, словно носик новорожденного ягнёнка. Твёрдая и плотная, как металл, она одновременно легко гнулась пальцами, принимая после прежнюю форму. Искусная работа.
— Небесная Мать послала нам подарок, а? — Двуносый разулыбался, показав щербину между зубами; каштановые усы встопорщились. — А мы не отказываемся от подарков Прародителей, не так ли?
Рыжий и Рябой закивали.
Скальд предпочёл промолчать.
Эта… вещь его пугала. Волоски на загривке поднимались так же, как в долине Икланда в этом последнем походе, когда они нарвались на засаду.
Будто в ответ на мысли что-то резко и громко зашипело, заставив его отпрыгнуть и вжаться спиной в тающий лёд. Он тут же отстранился, почувствовав капли воды за шиворотом.
Из бока птицы ударили струи воздуха, отбросив и усадив на задницу Рябого, оказавшегося прямо напротив них. Вслед за этим рёбра под чешуёй разошлись, открыв вытянутое, как овечий зрачок, отверстие. Изнутри донёсся приятный аромат… молока. Молока?
Регин принюхался. Так и есть, молоко. Он удивлённо заморгал и услышал, как причмокнул Агма. Хм, не ему одному, значит, кажется.
— Ну что, — вопросил вождь, бросив взгляд на каждого из товарищей, — кто первый? — видимо, и его любопытство тут дало сбой.
— Я пойду, Двуносый, — Кэцах шагнул вперёд, — меня и так потрепало, а? — и правда, названного серьёзно ранили в походе: правая рука его до сих пор висела на перевязи, опухшее плечо выпирало из-под бинтов и, откровенно сказать, пованивало гноем. На лбу Рыжего собирались капельки от непроходящей испарины. — Мне и так, может, немного осталось, ежели владыка дыма не справится… Пойду я, вождь.
Гархальд кивнул: в практичности ему не откажешь.
— Не геройствуй, просто осмотрись, ага?
— Ладно, — и Кэцах, не выжидая, скрылся в тёмном чреве птицы.
Через пару мгновений они услышали его короткий вскрик, потом протяжный стон, а после… смех.
Вставшие наизготовку с оружием бойцы переглянулись, качнули головами и двинулись к проходу внутрь. Скальд зажмурился. Повторившийся совсем рядом смех, изумлённые возгласы и громкие хлопки заставили его распахнуть глаза.
Рыжий стоял снаружи посланца небес и хохотал, вскидывая вверх руку. Здоровую правую руку, без какого бы то ни было следа от ранения. Синие татуировки ярко выделялись на бледной коже в свете начинающегося утра.
— Она излечила меня! Небесная Мать излечила меня при помощи своего творения! Я здоров! — вопил Кэцах, не стесняясь, потом выхватил своё копьё из-за спины и, потрясая им, заплясал, запрыгал по пятачку растаявшей земли, шлёпая по лужицам и брызгаясь. — У-ух! Излечила!
Гархальд разулыбался, хлопнул друга по плечу, потом прищурился и быстро проскользнул внутрь птицы. Дрянное любопытство пересилило, и скальд прошмыгнул следом.
Белые стенки куполом, бледный свет, словно… словно ты внутри яйца. Под ногами – чёрные шестиугольные плитки, как нарезанные со стенки Сквартифосса.
Проход изгибался, открывая взгляду каморки-ответвления, но Регин не особо их разглядывал: он трусил вперёд, не выпуская из виду спину вождя. Впрочем, шагали они недолго: птица была ярдов двадцати от носа до хвоста и вдвое меньше поперёк.
Двуносый направился в голову твари, и сейчас они оказались в округлой комнатушке, затянутой с одной стороны какой-то жёлтой прозрачной плёнкой, сквозь которую виднелись стенки ледяной пещеры снаружи. Глаз, догадался скальд.
Под этим глазом на длинном выступе, доходившем вождю до паха, сверкали и переливались дюжины огоньков: жёлтых, красных, синих. С потолка свисало подобие кокона: такие порой делают мотыльки ближе к началу лета, вьют их в зарослях заячьих колокольчиков. Только в траве они с напёрсток, а тут… почти с самого Регина. Здоровенная, должно быть, бабочка выйдет.
Осторожно обведя пальцем светящиеся камушки, Гархальд убрал руку.
— Шаманы посмотрят… вдруг это знаки Небесной Матери…
Скальд облегчённо выдохнул: это перемигивание вызывало резь в желудке. А ещё этот молочный запах. Здесь он усилился до предела, как в весенней овчарне.
Двуносый оглядывал кокон, обходя его то слева, то справа, хмыкал, тёр бороду. В тот момент, когда он, было, уже отвернулся, собираясь оставить всё как есть до прихода владыки дыма, это белое веретено треснуло. Что-то хрустнуло и сверкнуло.
Скальд и вождь отпрыгнули в стороны.
Кокон опустился вниз на гибком жгуте и лёг на пол. Разлом на нём расширился, верхняя часть откинулась…
Внутри на мягком подобии мха, только белого, как снег, лежал ребёнок. Младенец. Совсем кроха. Голенькая и золотоволосая. Девочка.
Ещё не утратившие первоначальный мутно-сизый цвет глазки смотрели на мужчин. Малышка посасывала пальчик и молчала.
— Дитя… — прошептал скальд сквозь комок в горле.
— Птенец небес… — так же тихо выдавил Двуносый. — Птенец Небесной Матери.

Дальше… дальше быстро.
Гархальду словно застлало глаза. Он решил забрать ребёнка с собой. Впрочем, а что ещё ему было делать? Бросить девчушку в леднике?
Как бы то ни было, он, отчего-то, решил, что её происхождение должно остаться тайной для общины.
Названные… названные никогда не перечили своему вождю.
Скальд… эх, будь они неладны, эти песни… скальд с тех пор жил без языка.
В Сквартифосс вернулись вечером того же дня.
Младенец, ну, ему удивились, но Гархальд сказал, что по пути наткнулся на мёртвую женщину с живым ещё ребёнком. Вероятно, несчастная шла из другого племени, услышав об их общине, да отчего-то не вынесла перехода. Они, якобы, похоронили её на склоне Скафты.
По крайней мере, Эрну, жену Двуносого, объяснение удовлетворило, и она приняла девочку к себе. Тем более, молока у неё было вдосталь: их собственный сын родился едва ли парой месяцев раньше найдёныша.
Назвали сироту Грай. Гархальд и назвал. Сболтнул, что нашёл её на рассвете. Правда, в общем-то: когда они выходили из той пещеры, заря как раз окрасила макушку Скафты в розово-красный, словно горному старцу пробили голову топором.

Скальд те дни провёл в дымовом угаре серебряного мха, пока обрубок его языка не зажил. А дальше… дальше он бы уже не поручился, были ли явью слова вождя или же его, Регина, воспоминания.

***
Каждый день, с того момента как просыпался ранней весною Сквартифосс и до его ухода в спячку на зиму, скальд приходил на уступ понаблюдать за окрестностями. Привычке недавно стукнуло шесть лет.
Сквартифосс – Чёрный водопад – скатывался вниз по аспидным базальтовым колоннам, о шести рёбер каждая, сотворённым самой природой да шевелениями и ворчаниями старого Скафты. Вулкан и теперь пыхтел, и фыркал чуть ли не каждый день: иногда даже потряхивало. Впрочем, в селении к этому давно привыкли.
Падающая лента ледяной воды выбила в твёрдой породе маленькое озерко-чашу, которое, наполнившись, пускало ручьи бежать во все стороны.
За спиной поднимался склон самой горы, с боков то ли обнятой, то ли сжатой ледниками – небольшим на востоке и громадным, необозримым на западе. Перед взглядом же раскинулось холмистое подножие, покрытое густой летней зеленью трав и берёзовыми рощами. Почти прямо внизу виднелся главный дом общины, чуть левее – окружённый невысокой каменной стенкой шаманский угол с пятью домишками, потом большое селение с широкой улицей посередине, дальше огород, после пастбища с белыми и чёрными точками овечьих отар, отдельные фермерские подворья. Ещё дальше глазам открывалась широченная плоская низина, вся занесённая песками, пеплом, глиной и камнями, притащенными тающими льдами: всю её вдоль и поперёк пронизывала сеть ручьёв, речушек и луж, мелких и мутных. Это серо-коричнево-голубое месиво завершалось поблёскивавшими вдали рукавами лагун, тоже мелких. Однако, они защищали общину от прямых набегов с моря: мало кто хотел месить ногами поля грязи ради сомнительной добычи. Его же односельчане умудрились приспособиться, перетаскивая лодчонки по волокам от ручья к ручью, от лагуны к лагуне и дальше, к настоящим заливам и бухтам, где в укромных местах ждали припрятанные драккары для походов за море. Впрочем, в последние годы их интересовали больше овцы, чем походы, хотя однажды Гархальд таки провернул весьма доходную вылазку: почти год не был дома, но добра приволок порядочно. Ну и девиц парни себе попритаскивали, да.
В остальном, жили мирно, тихо, предсказуемо.
И певца себе нового нашли. Эх…
Скальд вздохнул, обвёл взглядом окрестности ещё раз и поднялся, покряхтывая. Как и всегда, под конец взор его упал туда, в котловину между снежным полем и вулканом. Ничего сейчас не выдавало место падения небесного странника: отверстие над ним давно стянуло льдом, образовав уже не провал, не пробоину, а самую настоящую пещеру, прочный закрытый загон, будто для лучшего барана в стаде.
Он снова вздохнул и, уже отворачиваясь, увидел краем глаза крохотную точку, сверкнувшую вдали. Регин пригляделся: точка росла, превратившись уже в пятнышко, потом в силуэт с крыльями…
Вторая птица летела точно к месту падения своего собрата.
Скальд скрючился, зажмурился, затряс головой. Всё-таки он уже очень стар, глаза подводят. Наверняка подводят. Да и привычка к серебряному мху разума не добавляет.
Он чуть приоткрыл веки, желая одновременно и убедиться в увиденном, и ошибиться, тут же резко вздрогнул и уставился на ледник, словно его держали. Над их тайным местом единения, над местом падения небесного дара зависла точно такая же птица – сине-голубая и чешуйчатая. Вот только… живая на этот раз.
Неведомая сила повлекла его к себе, вынуждая приблизится, и он пошёл, ни разу не оглянувшись на селение. Что там, если б ноги позволяли, он бы побежал.
Таинственный гость не стал дожидаться, пока старик преодолеет мили извилистого пути. Птица поднялась выше и уже через миг висела над головой скальда, застав того на каменистой площадке перед очередной глубокой рытвиной. Вспышка… и он погрузился в беспамятство.

***
Очнулся Регин внутри посланца небес, это он сразу понял, благо, что внутренности у этих созданий оказались одинаковыми: белый, похожий на скорлупу потолок, мягкий свет, мигающие цветные огоньки.
Скальд заморгал, попытался повернуться и сесть, но вдруг осознал, что привязан… или прикован. Во всяком случае его руки, ноги и пояс охватывали широкие ленты того же материала, что и внешняя поверхность птицы. Сам он лежал на каком-то подобии койки, только вот она висела в воздухе, а не стояла на полу.
Сзади послышалось громкое прерывистое щёлканье: не то треск, не то жужжание. Его подвесное ложе повернулось, наклонилось, поставив старика почти вертикально, он заорал от увиденного и обмяк, обмочившись.
Придя в сознание, он снова увидел их.
Две жуткие твари, почти с него ростом каждая. Богопротивная помесь горного тролля и мокрицы. Серо-чёрные сегментированные тела, несколько больших лап и множество мелких, красные глазки и здоровенные челюсти на маленьких приплюснутых головах.
Он опять завопил.
Чудища позволили ему прокричаться и застрекотали, жестикулируя верхними конечностями. Скальд в панике тряс головой и икал.
Постепенно его истерика улеглась: люди склонны довольно быстро привыкать к самым жутким вещам. Прояснившийся разум позволил ему понять, что создания что-то от него хотят, но вот что именно, до Регина не доходило. Да и как мог человек разобраться в этой прерывистой трескотне? А если б и понял, то как бы смог ответить?
— Где пилот того корабля, что лежит внизу? Отвечай. Ты же знаешь про корабль. Знаешь, несомненно. Где та, что управляла им?
— Он не понимает нас, Гораррук, зря стараешься. Глянь, как смотрит. Ещё и рот разевает… постой-ка… с ним что-то не то. Надо сравнить по картотипу.
Скальда пронзили бледно-зелёные снопы света: вертикальные, горизонтальные, прямые, косые и волнистые. Он испуганно замер, но лучи не причинили ему вреда. Чудища снова затрещали друг с другом. Потом сверху, с потолка, вытянулись на полупрозрачных жгутах и жилах инструменты: блестящие металлические штуки незнакомых старику форм и назначения. Его голову притянуло к койке, удерживая неподвижно. Что-то нажало на щёки, и челюсть откинулась вниз, явив гнилые зубы и скукоженный обрубок языка.
— Я же сказал. Смотри, по картотипу здесь, — тварь потыкала палочкой, зажатой в лапе, в горло Регину, — должен быть целый свободный мускул вот в такой оболочке. А тут… он как-то потерял его, вероятно. Подобные ему разновидности животных с помощью этого мускула общаются. Он не говорит.
— Странная конструкция, — второй пришелец склонился ниже, вглядываясь пленнику в рот. — Мы сможем починить?
— Думаю, да. По крайней мере, создать подобие. Местных схем у нас нет, но это существо очень похоже на обитателей Канду или Тхарина, а их клеточное устройство давно изучено. Тем более, что биовосстановление нам не нужно. Я полагаю, полиметаллического гибкого протеза со сращением плюс слухового аппарата с мозговыми нанодатчиками достаточно. Он поймёт нас и сможет ответить.
— Приступай, Ффограк. Мы и так задержались с её поисками.
В горло и уши скальду полезли какие-то трубки, щипцы и крохотные ножички. Укол в шею – и в который раз старик отключился.
Муть в голове развеивалась быстро, и вскоре Регин совсем пришёл в себя. Теперь он уже не орал, только смотрел настороженно исподлобья.
— Ты нас понимаешь? — стрёкот сам собой преобразовался во внятную речь в его ушах. — Ты можешь ответить?
Скальд с несказанным изумлением осознал, что рот его снова что-то заполняет. Он высунул язык, кося на него глазами, и чуть не подавился. Прокашлявшись, он взглянул снова: язык был на месте, точнее, его подобие. Похожее на плотную кольчугу металлическое плетение, только лёгкое и гибкое. Прохладное. Вкус железа и крови. Вкус жизни.
Регин попытался произнести слово, но вышло только непонятное бурчание.
Одно из чудовищ погладило несколько цветных камушков, закреплённых на такой же полке, как и в упавшей птице, и голову скальда прошил резкий короткий заряд боли.
— Пробуй теперь. Кто ты?
— Я… — пленник даже не подумал соврать, — я – Регин из Сквартифосса. Скальд, ну, певец… был раньше… — он замолк.
— Где пилот корабля, что лежит внизу?
Скальд силился понять, что хочет от него похититель.
— Корабля?
— Того что внизу, во льдах. Корабль. Такой же, как этот, — спрашивающий махнул лапами в стороны.
— Это называется корабль? Птица Небесной Матери?
— Как хочешь называй. Где пилот? Тот, кто управлял им.
— Пи… пилот? Была только девочка… только девочка. Младенчик.
— Это их детёныш, — пояснил, обернувшись, Ффограк своему спутнику.
— Детёныш? Понятно, — второй приблизил голову к лицу скальда. — Так, где она? Она жива?
Регин не мог не расслышать угрозы. Он задышал часто-часто и быстро заговорил, глотая слова:
— Она… она жива, да. С ней всё в порядке… очень в порядке. Она растёт у вождя. С ней хорошо обращаются.
— В том поселении, что мы видели сверху?
Скальд закивал.
— Ясно. Пойдёшь с нами. Покажешь нам её, если что.
Регин сглотнул: вести этих монстров в общину… а что ему остаётся?

***
Дети носились по центральной улице селения, поднимая пыль босыми ногами, прятались то за один, то за другой домишко, выбегали обратно, хохоча, хватали друг друга и валялись по земле.
Гархальд, как и они разутый, сидел на крыльце своего жилища и чистил сапоги. Их, привезённые ещё из позапрошлого похода, он никому не доверял: у какого-то вождя в Икланде забрал… ну как… с трупа снял, само собой.
За углом Эрна – его дражайшая жёнушка – готовила для вяления овечьи окорока: мыла, срезала жилы, солила, тщательно отмеряя драгоценные кристаллики, укладывала в здоровенную бочку. Он потом перетаскает всё в подпол: льда нарезано достаточно. Засолятся – после сушить, да… Двуносый сглотнул набежавшую слюну. Да и то сказать, дело-то к обеду.
Флоки и Грай выбежали на середину дороги. Оба кудрявые и светловолосые, точь-в-точь мать, хоть и родила Эрна только сына.
Мальчишка опять заорал: сестра снова его укусила.
Вот всем хороша растёт девчонка, а кусаться никак не отучат. Не иначе, как и прозовут её так потом – Кусака Грай.
Мужчина хохотнул, представив себе такую картину. Вряд ли, конечно: этому бесёнку всё будет сходить с рук. Разве можно не умиляться, глядя в фиолетовые глазищи, слыша звонкий смех? Подарок Небесной Матери как-никак.
Дети закувыркались, силясь перебороть друг дружку.
На другой стороне улицы под корявым навесом громко храпел Кэцах.
— Эй, Рыжий, подъём, — возопил Гархальд, заставив названного свалиться от неожиданности с лежака, — всё лето проспишь.
— Просплю – не просплю… Для чего ещё лето, как не чтоб сладко спать? — буркнул тот. — Мне обувку начищать не надо. Ох, тьма побери, что это? — он вылупил глаза, уставившись вверх, куда-то за крышу дома вождя, в мгновение ока вскочил, метнулся внутрь хижины и выбежал обратно уже с копьём. — Быстро все! Смотрите!
Двуносый тут же ухватил топор, с которым расставался разве что в супружеской постели, слетел с крыльца и задрал голову.
На улице начал собираться народ. Все с раскрытыми ртами глядели в небо.
Заложив круг над селением, на дорогу уселась с едва слышимым гулом птица. Громадная синяя металлическая птица с большим жёлтым глазом. Следом за собой она волочила другую такую же, только раненную… сломанную. Их священного посланца небес из ледника.
Рёбра разошлись, и птица вытолкнула из себя их скальда – помятого, обоссанного и очень напуганного. Регин споткнулся, шлёпнувшись в пыль. Показавшиеся вслед за ним два чудовища, выползшие не иначе как из темнейших подземелий, пнули его в бок, заставив отлететь к краю дороги. Он отполз к колодцу и скрючился там, вжавшись в каменную кладку и дрожа.
Мужчины вскинули оружие – кто что успел схватить – всё больше топоры да вилы, боевое-то доставалось только для дальних походов.
Грай и Флоки оказались ближе всех к жутким визитёрам.
Парнишка дёрнулся было назад, услыхав зов матери, но названная сестра вцепилась в него мёртвой хваткой.
Не отводя глаз от пришлых монстров, она пошла точно к ним и поволокла мальчика с собой. Флоки попытался вывернуться, упал, но не сбил её шага ни на мгновение. Грай вздёрнула его за шкирку и потащила дальше. Он завопил во всю глотку.
А потом вопль стал ещё сильнее: красивая девочка с золотой косой начала быстро меняться. Руки потемнели, вытянулись, покрылись твёрдой коркой, превратившись в лапы. Спина сгорбилась, начав делиться на сегменты, рвущие острыми краями белую рубаху. Из круглых щёк показались острые жвалы. Потекла слизь.
Община скопом кинулась вперёд, громко крича и размахивая оружием.
Эрна уже было схватила Флоки за штаны, как нечто невидимое отбросило её вместе с остальными на десяток ярдов. Пребольно ударившись головой, она, тем не менее, встала и, пошатываясь, снова побежала за сыном. И снова её отшвырнуло.
Попытавшийся подобраться к тварям с другой стороны Рыжий ударил в невидимую преграду копьём и, отлетев назад, тут же совсем по-детски заскулил, придерживая вывернутую к спине руку.
Грай – вернее существо, в которое она наполовину обратилась – приблизилась к своим родичам (а в этом никто бы не усомнился несмотря на то, что в девочке всё ещё оставались человеческие черты). Все трое застрекотали прерывистым скрежетом железа о камень.
Бывшая девочка указывала на своего брата и что-то шипела. Потом обернулась к нему и вцепилась новой челюстью Флоки в плечо. Брызнула кровь. Мальчик взвыл и забился. С другой стороны преграды страшно кричала его мать. Грай на миг обернулась и оттолкнула мальчишку. Он свалился на землю, рыдая, и, перебирая ногами, принялся отползать, уткнулся спиной во что-то мягкое, отпрянул, забился.
— Успокойся, малыш, это я, Регин.
Флоки глянул через плечо и кинулся в раскрытые объятия старику. Тот бережно притянул его ближе, зажимая круглую рану на детской ручке ладонью.
Не обращая на них теперь никакого внимания, Грай высунула из провала изменившегося рта длиннющий язык, на конце которого, как в чашке, собралась кровь. Двое других приняли эту кровь своими языками, всосали в себя.
Снова громкий стрёкот, фырканье и хрипение. Трескотня и взмахи лап.
Потом они развернулись, забрались все втроём внутрь работающей птицы, и через миг небесные посланцы – давний и сегодняшний – улетели, мелькнув линиями в полуденном небе.
Эрна, колотящая в призрачную стену, свалилась лицом в землю. Преграда пропала, будто и не было её никогда. Флоки тут же выпутался из объятий старика и метнулся к ней, повис на шее. Гархальд подошёл к ним и что-то зашептал.
Кто-то кинулся помочь стонущему Кэцаху.
Обошлось. Всё обошлось
Скальд заполз за колодец, словно старался сделаться невидимым. Со лба текло, сердце колотилось до звона в ушах. И всё же… обошлось.

***
— Каниурх, жива? Приветствуем.
— Вы нашли меня.
— Маячок сработал, но Великий Уггархон решил, что есть дела поважнее. Прилетели, как с ними закончили. Что с тобой произошло?
— При сканировании этой планеты двигатель вышел из строя. Я смогла дотянуть до льдов. До льдов рядом с обжитой территорией. Они нашли меня. По картотипам, что корабль успел сформировать во время облёта, я выбрала образ их дитя – и угадала. Проблем не было. Только еда…
— Ты не можешь сама завершить обратную трансформацию, я вижу. Неужели эти вот не подошли, — указал Гораррук на вырывающегося мальчика.
Она куснула того за плечо, забирая немного крови, передала сородичам.
— Вот, почти бестолку. Немного для поддержки в эти годы, но этого недостаточно даже для жизни, не говоря уже о кладке.
— Да, ты права, — подтвердил Ффограк, распробовав кровь. — Жаль, планета казалась перспективной кормовой базой. Что ж, бывает. Занесём в реестры: мало ли, может, пригодится для обмена.
— Не станем задерживаться. Я хочу снова стать собой, — она первой пошла к кораблю.

***
Скальд понял каждое слово. Каждое дрянное слово. Точнее, понял смысл их речей.
Свой подарок – новый язык – твари не забрали.
Корм… вот, значит, как… пища. Овцы на убой, вот кто они для посланцев Небесной Матери.
Овцы…

Регин прятался до вечера. Впрочем, его и не искали почему-то, занявшись Флоки и Кэцахом, бурными обсуждениями, потрясанием кулаками в небо. Были и слёзы, и радость. Но после ужина возбуждение улеглось, и община вернулась к обычным делам, сопровождаемым уже не столь эмоциональными обсуждениями случившегося.
На закате он потащился к своему любимому месту.
Сквартифосс светлой лентой резал начинающуюся темноту. Как обычно.
Да, надо жить, как обычно.
Есть, пить, спать, дышать серебряным мхом. Пасти овец. Возиться с детворой. Играть на тальхарпе.
Смотреть в сторону моря, чувствуя дыхание Скафты за спиной.
Жить…
Старик понимал, что им очень повезло. Смерть обошла их стороной, по самому краю.
Но скальд смотрел на ночное небо и по-старому выл, сознавая, сколько звёзд – семян Отца – ещё рассыпано там, в верхних полях, по тучному чёрному телу Небесной Матери. С каждого кто-то может прийти сюда.
Но он не расскажет, не споёт новую песнь.
Пусть живут, не ведая.
Целую жизнь или всего лишь сладкое мгновение. Пусть. Страхов и сомнений хватает всегда. Хорошее же редко, как цветы в ледниках. Пусть почувствуют его. Пусть черпают полной ложкой.
Скальд всхлипнул, одинокая слеза покатилась по морщинистой щеке.
Он поднял руку, открыл рот и оторвал половину своего нового языка.

* «Старшая Эдда» («Прорицание вёльвы» - отрывок) – пер. А. И. Корсун