Ребёнок в мире взрослых
Довольно часто в работах я поднимаю тему детско-родительских отношений. Например, Мария из "Вредного любовника" не смогла принять свою дочь, как родители не смогли полюбить её; герои из "И да настигнет нас прошлое" и "Не отворачивайся от коляски" вообще детоубийцы; мать Ауди в "Отчаянной помолвке" требует, чтобы дочь продала свою почку с целью обеспечить той безбедную старость, а также выпихивает её замуж за опасного негодяя; "Шёпот с подоконника" показывает мать, которая должна выбрать одну из дочерей, чтобы принести её в жертву, - и маманя с лёгкостью, достойной психопата, делает выбор; в "Сокровище" от новорождённого избавляется испугавшийся папаня, а в "Проницательной содержанке" несостоявшийся папаня и вовсе избавляется от ещё неродившегося ребёнка, напуганный необычными обстоятельствами. Причины подобного поведения родителей обычно довольно сложны и зачастую не сводятся к простому родительскому выгоранию или изначальной неготовности стать родителем: это может быть и страшная личная драма, тяжелейший удар, после которого родитель не сумел восстановиться; это могут быть и болезненные амбиции, и жажда получить от ребёнка что-то недополученное от собственных родителей, и ложное представление о ребёнке как о партнёре, единственном смысле жизни, в сочетании со стремлением закрыть с его помощью какие-то дыры, "лакуны" в собственной личной судьбе.
Однако помимо выросших израненных детей я также увлекаюсь образами детей настоящих, которые по-сиротски несчастны, но помочь им некому; поэтому бедолагам приходится с завидным упорством вытягивать и себя, и взрослых, коль скоро те уже истощены и у них не хватает сил. В русской литературе двадцатого века я бы выделила трёх авторов, которые, на мой взгляд, делали это мастерски: Юрий Козлов в своих работах 1980-х, Анатолий Алексин в повестях и рассказах 1970-х, а также Вадим Фролов в произведениях 1960-х.
Вдохновлённая этими писателями, я нарисовала образы пятилетнего Вали в "Жене консула", одиннадцатилетнего Бориски в "Навязанном материнстве", шестилетней Зои в "Дяденьке", пятилетней Амалии в "Похитителе", четырнадцатилетнего Лёвы в "Правде о матери" и несколько других. Этих детей объединяет чувствительность, высокий уровень эмоционального интеллекта, склонность к рефлексии и желание понять и вникнуть в образ неудачливого родителя, чтобы дать ему шанс. Бедняги вынуждены спасать и заботиться, в то время как забота и помощь отчаянно требуются им самим.
Что объединяет матерей - хоть биологических, хоть приёмных - этих деток? То, о чём лучше всего написал Юрий Козлов в повести "Ледниковый период": "Есть люди, сделавшие себе профессию из меланхолии. Такова, например, наша мама. Её тоска всеобъемлюща! Все печали мира свили гнездо в сердце нашей мамы, более того - они, как кукушата, выкинули оттуда все прочие чувства! Остались одни оперившиеся меланхолята!".
Козлов - талантливейший писатель, сам сын и отец известных писателей, подтолкнул меня к тому, что я заинтересовалась образами "меланхолят" и тем, что может получиться из них, если не посчастливится "опериться" в обществе подобной мамы. Мои маленькие герои неплохо справляются с грузом свалившихся на них проблем - хотя и не без срывов (как, например, происходит с Бориской), а также вытаскивают взрослых, находящихся на грани отчаяния. Вообще-то спасать ребёнка, по идее, полагается родителю, - но у меня иной раз выходит наоборот. Образ ребёнка для меня, как часто бывает, метафоричен: в него я вкладываю понятие ребёнка "внутреннего", который способен вытянуть взрослого, когда больше опереться не на что.
Будем надеяться, все печали мира не выдавят из наших сердец прочие чувства; а любовные романы в этом помогут :)
