Три источника и три составные части жанра постапокалиптики

Докладная записка литературного агента силам зла и лично Светозарному

Апокалиптика — древний и почтенный жанр литературы, живописи, скульптуры, кино и прочего искусства. Взять хотя бы «Откровение Иоанна Богослова», по которому и поименован этот жанр. Мощнейшая вещь, в которой есть все, что в других апокалиптиках присутствует в той или иной мере — сама катастрофа, ужасы войны, чума, глад и погибель, смертельные для человека отравления окружающей среды, гибель большей части человечества, выживание избранных, катарсис и обновление мира.

Примерно в том же духе, только короче, повествуется о гибели богов, Рагнарёке, в «Предсказании вёльвы», только в духе «все будут доблестно сражаться, и почти все погибнут, но некоторые выживут и обновят мир». 

Это первый источник современного жанра посткатастрофы.

Конечно, в этих мифоэпических апокалиптиках зло, губящее мир, богов, героев и простых обитателей, — это хтонические чудовища в виде то огненных великанов, то распутницы в багрянице верхом на драконе, то четырех всадников, то целого корабля мертвецов.  

В поздних апокалиптиках, романах и фильмах катастроф нашего времени, силами зла оказываются то инопланетные захватчики, то безумные ученые, то мимолетная комета, а то и экологическая катастрофа. Два последних фактора нельзя назвать злом в полной мере, поскольку это явления природные и силам зла никак не подвластные. Впрочем, мы активно прикладываем усилия к тому, чтобы экологическая катастрофа все же совершилась — когда люди сожгут всю нефть, срубят все деревья, сожрут все, что останется, и сдышат последний кислород, тут-то мы и повеселимся! 

Но, однако, согласно древним предсказаниям всяких там Иоаннов и вёльв, в конце концов всё обернется к добру. Но я хочу поговорить не об этом печальном предопределении, а о том промежутке между мигом Катастрофы и началом возрождения, которое в «Откровении» названо Царством Зверя.

Большинство авторов апокалиптик рисуют этот период хаосом, в котором выживают только опростившиеся до первобытности сильные и жестокие, захапавшие себе остатки ресурсов.

И, разумеется, это мужчины, а ресурсы — это еда, патроны и женщины. Особенно эти идеи любят отечественные фантасты, и поэтому записной читатель этого сорта литературы уверен, что как только произойдет катастрофа, феминизм тут же кончится, и слабые, несчастные женщины в поисках защитника прибегут к нему за защитой, едой и патронами. Ой, нет, патроны женщинам в этой модели не положены.

Особо отличился в этом плане некто Олег Верещагин, певец «белой расы» и «сильной руки», который в своем цикле рассказов о катастрофе с удовольствием описывает, как грубые враги насилуют всяких там бизнес-ледей и феминисток. Иногда кажется, что настукивал он это на клавиатуре одной рукой. 

Классическая модель «права сильного» имеет исток в романе Джека Лондона «Алая чума» — культура утрачена, читать умеет последний человек на земле, он же рассказчик, который выжил, потому что прибился к дикому племени. И с тех пор идет традиция  — «Парень и его пес» Харлана Элисона, «Волк среди теней» Дэвида Геммела, «Закон фронтира» Олега Дивова, «Атомный сон» Сергея Лукьяненко, «Мародер» Беркема аль-Атоми и писанина подражателей, а также кино про катастрофу.

Взять хотя бы «Водный мир» с его «курильщиками», которые ебошат всех подряд, потому что у них есть танкер с топливом для гидроциклов, патроны и пресная вода — так что женщин можно и попросту похищать в других плавучих сообществах. О размножении, правда, «курильщики» не думают, им и так хорошо.

Но есть и другая тенденция — создавать в посткатастрофическом мире общество контроля. Эта идея впервые была описана в романе Уэллса «Война миров». Если помните, там главный герой, от лица которого ведется повествование, и некий его случайный сотоварищ сидят в подвале, прячась от марсиан, которые рыщут вокруг в своих треножниках и охотятся на людей с целью их сожрать. За неимением другого занятия джентльмены беседуют о насущном и строят планы на будущее:

"— Что же вы намерены делать? — спросил я наконец. — Какие у вас планы?

Он помолчал.

— Вот что я решил, — сказал он.  —  Что нам  остается  делать? Нужно придумать такой образ жизни, чтобы люди  могли  жить,  размножаться  и  в относительной безопасности растить детей. Сейчас я  скажу яснее,  что,  по-моему, нужно делать. Те, которых приручат, станут  похожи  на домашних животных;  через  несколько поколений  это   будут большие,   красивые, откормленные, глупые твари. Что касается нас, решивших остаться  вольными, то мы рискуем одичать, превратиться в своего рода больших диких крыс... Вы понимаете, я имею в виду жизнь под  землей. Я  много  думал относительно канализационной сети. Понятно, тем, кто  незнаком  с  ней,  она  кажется ужасной. Под одним только Лондоном канализационные трубы тянутся на  сотни миль; несколько дождливых дней — и в пустом городе трубы станут удобными и чистыми.  Главные  трубы достаточно  просторны,  воздуху в   них   тоже достаточно. Потом есть еще погреба, склады, подвалы, откуда можно провести к трубам потайные ходы. А железнодорожные туннели и  метрополитен?  А?  Вы понимаете? Мы составим целую шайку из  крепких, смышленых  людей.  Мы  не будем подбирать всякую дрянь. Слабых будем выбрасывать.

— Как хотели выбросить меня?

— Так я же вступил в переговоры...

— Не будем спорить об этом. Продолжайте.

— Те, что останутся, должны подчиниться  дисциплине.  Нам понадобятся также здоровые, честные женщины —  материи  воспитательницы.  Только не сентиментальные дамы, не те, что строят  глазки. Мы  не  можем принимать слабых и глупых. Жизнь снова становится первобытной, и те, кто бесполезен, кто является только обузой или приносит вред, должны  умереть. Все  они должны вымереть. Они должны  сами  желать смерти.  В  конце концов,  это нечестно — жить и позорить  свое  племя. Все  равно  они не  могут  быть счастливы. К тому же смерть не так уж  страшна,  это трусость  делает  ее страшной. Мы будем собираться здесь. Нашим округом будет Лондон.  Мы  даже сможем выставлять сторожевые посты и выходить на  открытый  воздух, когда марсиане будут далеко. Даже поиграть иногда в крикет. Вот как мы  сохраним свой род. Ну как? Возможно это или нет? Но спасти свой  род  — этого  еще мало. Для этого достаточно быть крысами. Нет, мы должны спасти накопленные знания и еще приумножить их. Для этого нужны люди вроде вас. Есть  книги, есть образцы. Мы должны устроить глубоко под землей безопасные хранилища и собрать туда все книги, какие только  достанем.  Не какие-нибудь  романы, стишки и тому подобную дребедень, а дельные, научные книги. Тут-то  вот  и понадобятся люди вроде вас. Нам нужно будет пробраться в Британский  музей и захватить все такие книги. Мы не должны забывать нашей науки: мы  должны учиться как можно больше. Мы должны наблюдать за марсианами. Некоторые  из нас должны стать шпионами. Когда все будет налажено, я  сам,  может быть, пойду в шпионы. То есть дам себя словить. И  самое главное  —  мы должны оставить марсиан в покое. Мы не должны  ничего  красть у  них.  Если мы окажемся у них на пути, мы должны уступать. Мы должны показать им, что  не замышляем ничего дурного. Да, это так. Они разумные существа  и  не будут истреблять нас, если у них будет все,  что им  надо,  и если  они  будут уверены, что мы просто безвредные черви.

Артиллерист замолчал и положил свою загорелую руку мне на плечо.

— В конце концов нам, может быть, и не так уж много  придется учиться, прежде чем... Вы только представьте  себе:  четыре или  пять  их боевых треножников вдруг приходят в движение... Тепловой луч направо и  налево... И на них не марсиане, а люди, люди, научившиеся ими управлять. Может быть, я еще увижу таких людей. Представьте, что в  вашей  власти одна  из  этих замечательных машин да еще тепловой луч, который вы  можете  бросать куда угодно. Представьте, что вы всем этим  управляете! Не  беда,  если после такого опыта взлетишь на воздух и будешь разорван  на клочки.  Воображаю, как марсиане выпучат  от  удивления свои  глазищи!  Разве вы  не  можете представить это? Разве не видите, как они бегут, спешат, задыхаясь, пыхтя, ухая, к другим машинам? И вот везде что-нибудь оказывается не в порядке. И вдруг свист, грохот, гром, треск! Только они начнут их налаживать, как  мы пустим тепловой луч, — и — смотрите! — человек снова овладевает Землей!"

Надо сказать, что этот артиллерист-утопист понимал ценность науки. Его последователи из других апокалиптик были озабочены уже только едой, патронами и сексом.

С тех пор за рамки этой идеи как-то и не выходят. Особенно в плане секса и размножения. Даже у Ефремова в его мире Великого Кольца (который возник после глобальной катастрофы) контроль над ресурсами и деторождением подается как благо — и каждая женщина обязана родить двух здоровых детей, причем часто от мужчины, которого ей подберут в генетическим данным — евгеника в посткатастрофе живее всех живых.

Тут стоит упомянуть жуткий рассказ «Жены энтов» Алексея Лукьянова. Где объективизация сексуального партнера достигает дна — все женщины уничтожены, убиты мужчинами, в роли секс-объектов — мужчины же, которым за нарушение закона сменили пол, а любой намек на любовь между оставшимися мужчинами приводит к жестокому преследованию «пидарасов» и превращению их в транс-женщин, секс-обслугу.

Отчасти жанр катастрофы стал своего рода сублимацией для авторов — они расписывали право сильного или жесткие властные структуры, контроль над ресурсами и — главное — над женщинами как средством для секса и размножения — с упоением и удовольствием. 

Вот, например, высшее выражение этой тенденции — империя Несмертного Джо в фильме «Дорога ярости». Нам показывают вначале реализацию практически всех порнокинков — гарем из молодых и красивых девушек, отборные матери-производительницы, а также «коровы» — производительницы молока, которые живут, привязанные к доильным аппаратам. Империя Несмертного Джо стояла на четырех китах апокалипсиса — топливе, оружии, продовольствии и контроле за сексом и размножением. Четвертый кит вот только подвел — женщинам надоело быть ресурсом и они сбежали, а потом еще и отобрали у Джо всё, нажитое непосильным трудом. 

Воображение авторов апокалиптики не заходит дальше тоталитарного общества полного контроля даже когда они сочиняют гендерный перевертыш — чему примером служит «Сексмиссия» Юлиуша Махульского, фильм, известный нам как «Новые амазонки». Коварные женщины запрещают секс, с каковой целью принимают таблетки, снижающие либидо, ресурсы под контролем (в подземном городе-убежище-то!), а патроны не нужны за неимением врага. С внутренними врагами — подпольными торговцами и лесбиянками — справляется обычная полиция. Ну и конечно, два неудачника, попав в этот цветник, взрывают его посредством... секса. 

Ввиду вышеизложенного предлагаю удвоить усилия по продвижению в массы жанра постапокалиптики как чрезвычайно полезного для сил зла, ведь источник всех этих фантазий о выведении нового человечества как через практику выживания сильнейшего, так и через тоталитарную евгенику, лежит в базовых страхах авторов.

Мы должны всячески способствовать идее выживания через еду, патроны и секс — ведь именно так сформируется новое человечество, которое не сможет даже помыслить об обращении к непрактичным идеалам добра.