Советская космоопера (часть 1)
История советской фантастики местами забавна, но в основном печальна и трагична, как и история советской литературы вообще. Благодаря идеологическим установкам, стараниям цензуры и издательской политике ландшафт советской фантастики напоминал чахлый скверик с парой деревьев и рядом кустиков посреди забетонированной площади. Не было ни гумуса бульварных поделок, ни зарослей среднего мэйнстрима, ни леса талантов, ни могучих исполинов-гениев. Только те, кто пробился благодаря упорству и таланту – и те, кто попал в идеологическую струю. Первые все время делали реверансы идеологии и оправдывались, допуская отступления от стандартов "литературы крылатой научно-технической мечты", вторые писали романы о буржуазных шпионах на космических кораблях и ужасах научно-технического прогресса при капитализме. Первые при этом часто маскировались под вторых – например, действие цикла рассказов-предупреждений Ильи Варшавского "Солнце заходит в Дономаге" происходит в вымышленной "западной стране" просто потому, что в нашем советском будущем отрицательные последствия научно-технического прогресса невозможны, равно как и опыты над людьми.
В начале 20 века дань фантастике, и научной, и приключенческой (прародительнице космооперы) из писателей не отдал только ленивый. Роман-катастрофу написал И.Эренбург, писавшая впоследствии только соцреализм Мариэтта Шагинян опубликовала лихой авантюрный "Месс Менд" и его продолжение "Лори Лэн, металлист". Писал фантастику и М.Булгаков. Для примера можно почитать "Аэлиту" и "Гиперболоид инженера Гарина" Толстого. Первый – это полет на Марс (=поход в дебри Африки) и любовь главного героя к марсианской принцессе (=царице затерянного племени атлантов), украшенный реверансом в сторону "научности" в виде лекции главного героя об устройстве межпланетного снаряда и началах теории относительности. Второй – научное открытие, которое в руках хозяина-авантюриста разрушает мировую экономику и уклад жизни. Что характерно, открытие может быть использовано как оружие массового поражения. Это два главных потока мэйнстрима тогдашней фантастики. К космоопере, несомненно, принадлежит первый – с его авантюрно-романтическим сюжетом, древней темно-духовной цивилизацией умирающего Марса и романом с марсианской принцессой. И подобной фантастики было много, от шедевра "Аэлиты" до совершенно бульварного чтива какого-нибудь Грааля Арельского или Николая Муханова.
Но кончился НЭП, и власть стала закручивать гайки. И представитель советской фантастики конца 20-х – 30-х годов – это Александр Беляев, писавший книги, зачастую с авантюрным сюжетом, о научных открытиях. Впрочем, последние его романы, вроде "Подводных земледельцев", становятся все более производственными, и читать их невозможно.
30-50-е – это годы застоя в фантастике, годы "ближнего прицела", романов о тракторах на солнечной энергии и борьбе хорошего с лучшим в нашей советской науке, толстенных томов отменного картона. Несколько приподнимается над средним уровнем Александр Казанцев, дебютировавший в 1936 году как соавтор пьесы "Аренида", которую он впоследствии переработал в роман "Пылающий остров" (и в котором нет ни одного сюжетного хода, который не был бы спиз... то есть заимствован у Беляева и других авторов, включая Чернышевского). И писал он в те годы в основном технофантастику ближнего прицела – об изменении климата Арктики, о жилом куполе в Антарктиде...
Между тем накапливался потенциал для прорыва. И в 1957, с публикацией "Туманности Андромеды" Ефремова, прорыв произошел. Космическая фантастика – и НФ вообще – преодолела "ближний прицел".
А при чем тут космоопера? А при том, что "Туманность Андромеды" была ответом на "Звездных королей" Гамильтона, "отца" космической оперы. «Мне нравилось мастерство сюжета: Гамильтон держит вас в напряжении от первой до последней страницы. Я видел незаурядный талант, свободно рисующий грандиозные картины звездных миров. И вместе с тем меня удивляло, у меня вызывало протест бессилие литературно одаренного фантаста вообразить мир, отличный от того, в котором он живет», – сказал позже Ефремов известному литературоведу, специалисту по фантастической литературе А.Бритикову (цит. по "Русский научно-фантастический роман" А.Ф.Бритикова). Написанная в том же сеттинге (хотя тогда не было такого слова) повесть "Сердце Змеи" была ответом на юмористический (!) рассказ Мюррея Лейнстера "Первый контакт"...
При этом советские фантасты, писавшие космическую фантастику, регулярно залезали в область космооперы. Романы о полетах к далеким планетам и контактам с их обитателями то и дело являют читателю черты космооперы. Границы между НФ и космооперой, как вообще все жанровые границы, достаточно размыты, но тем интереснее проследить взаимовлияния.
Основная черта научной фантастики – это наличие фантастического допущения, которое не противоречит научному знанию или сделано в научной парадигме, и отсутствие метафизических мотивов, таких, как, например, проклятия, судьба, высшие силы, Бог и т.д.
В космоопере НФ-допущение не обязательно, корабли в пространстве перемещаются с помощью тирьямпампации, которую никто не объясняет, основное внимание обращено на авантюрный (как правило) сюжет, обязательно наличие врага, как правило, присутствуют метафизические мотивы. Дополнительно: наличие квазисредневекового антуража как средства романтизации. И хронотоп, как правило, в основном авантюрный.
Это, конечно, очень примерно, но мы не собираемся писать исследование о сущности космооперы, наша цель – космоопера в советской фантастике, и для этой цели нашего определения вполне хватит, как рабочего.
С сюжетом в советской фантастике было плохо. Идеологическая установка требовала от книжки с грифом "НФ" "научности", мечты и технических подробностей, а уж положительная рецензия от видного ученого была пропуском в печать. Поэтому герои превращались в "говорящие головы" – например, не могу вспомнить ни одного рассказа Генриха Альтова или Дмитрия Биленкина, который не состоял бы из бесконечных диалогов двух бесцветных персонажей или монолога лирического героя, а это уже 60-е и 70-е. Конечно, были авторы, которые работали над сюжетностью – Ефремов, Стругацкие, Булычев, но в основном типичное НФ-произведение состояло из разговоров и обсуждения событий. И поэтому подавляющее большинство советской НФ безнадежно и прочно устарело, как только устарела научная и социальная парадигма, в которой это все сочинялось.
Что ж, посмотрим, как коварная космоопера, жанр, который ритуально ругали во всех критических статьях, предисловиях и послесловиях, проникал на тщательно пропалываемую делянку советской НФ и там сорнячил. А степень засоренности я буду оценивать в баллах космооперности - несколько субъективная оценка, но что поделать!
Начнем с самого Ефремова.
Уже в "Туманности Андромеды" видно, насколько героям не хватает антигероев, антагонистов – вот и приходится автору двигать сюжет за счет "идиотских мячей", читательский интерес поддерживать пафосом, а героям противопоставлять ужасную энтропию, которая все поглотит, если с ней не сражаться. Как там они пели? "Не спи! Равнодушье – победа энтропии черной..." Обратите внимание: Ефремов изящным финтом упрятывает метафизические мотивы в философию своих героев (она же авторская) – все эти стрелы развития, непрерывное восхождение, противостояние разрушению и энтропии как раз и должны поднять конфликт на уровень вселенского, масштабного, дела жизни и смерти, типичного для фэнтези (см.Толкин, Дж.Р.Р.) и родственного ей разряда космооперы (см. "Звездных королей" Гамильтона или хотя бы "Молот Валькаров").
Наличие Всеобщего Врага или Глобальной Опасности, будь это хоть пришельцы-телепаты из другой галактики в "Возвращении к звездам" Гамильтона, хоть превращение Солнца в сверхновую в "Бегстве Земли" Франсиса Карсака или гасители звезд мислики в его же "Пришельцах ниоткуда" – это плюс двадцать баллов к космооперности, не меньше.
В "Часе Быка" космооперность вылезает еще откровеннее. Ефремов инверсирует типичный для ранней космооперы сюжет о любви звездного путешественника к прекрасной инопланетной принцессе в сюжет о страсти инопланетного правителя к прекрасной предводительнице землян и дублирует его в подсюжете о влюбленности землянина в местную девушку. Причем девушка происходит из семьи, которая принадлежала бы к правящей элите, сложись иначе некоторые исторические обстоятельства.
Как только вы видите этот сюжет, сразу ставьте произведению от одного до двадцати баллов по шкале космооперности, в зависимости от значимости этого мотива для произведения!
Еще один мотив, который достоин аж десяти баллов космооперности – это Древняя Мудрость Угасающей Цивилизации. В "Часе Быка" ДМУГ принимает вид хранилища исторических документов, утраченных на Земле, и тайной организации Серых Ангелов. Помните рассказы Аэлиты об утраченной на Земле истории Атлантиды? Ну, вот это то же самое.
И наличие Тайного Ордена Страшных Тайн – это еще плюс десять баллов к космооперности.
Как ни странно, но отступившие от стандарта "жесткой" НФ Стругацкие еще дальше отстоят от космооперы – уже в "Стажерах" они склоняются к "мягкой", социально-психологической фантастике, хотя арсеналом космооперы они тоже владеют – и "Экспедиция в преисподнюю" тому пример. В основном же, несмотря на авантюрные сюжеты, активных героев и любовь землянина к инопланетянке, космооперности в их произведениях нет.
Вот кстати, если вы читали "Страну багровых туч" Стругацких – то это образец, вершина той производственной фантастики, использующая все сюжетные ходы и типажи персонажей, кроме космооперных. Романов о полетах на Марс и Венеру было довольно много, сюжетно они были типовыми, написанными по одной и той же схеме. Достаточно сравнить "Аргонавтов вселенной" патриарха тогдашней НФ В.Владко, "В простор планетный" еще одного патриарха, А.Р.Палея, начинавшего еще в конце 20-х, "Планету бурь" (она же "Внуки Марса") А.Казанцева и дилогию К.Волкова "Звезда утренняя" (экспедиция на Венеру) и "Марс пробуждается" (на Марс). А кому особо любопытно – рекомендую еще "Астронавтов" Лема как контрольный образец. В дилогиях и трилогиях довольно часто первая книга была "строго научной" фантастикой, то есть производственно-фантастическим романом, а во второй или третьей книге внезапно пышно расцветала космоопера, связанная, как правило, с инопланетянами. Кстати, слово "инопланетянин" ввел в употребление А.Казанцев.
Но обратимся снова к советской космической фантастике. Вообще у автора этих строк создалось впечатление, что фантасты прибегали к космооперности, чтобы оживить унылые производственные романы о звездоплавателях и инопланетянах, ну и масштаб придать.
В оформлении использован рисунок А.Липатова
