Не ведьма

- Возьмите листовку. Листовку возьмите. Здравствуйте. Возьмите.
Стою, улыбаюсь, раздаю. Подходит женщина – пухлая блондинка в розовом пальто, лет тридцать пять на вид – в мамы мне годится. Говорит что-то. Я ей листовку.
- Проблемы у вас.
Конечно, думаю, проблемы. Мне шестнадцать, а я листовки на Садовой раздаю.
- Хотите я вам про вас все расскажу? Я вижу.
Хочу. Слякоть, сырость, холодно. Спать хочу. Учиться не успеваю денег не хватает. Скажите лучше, что со всем этим делать.
- У вас подруга есть светловолосая, повыше вас. Она вам завидует.
Я, конечно, невысокая, но так уж вышло, что подруги у меня все такие же или еще ниже. Карлики мы все. И все брюнетки или русые, блондинок нет. Но я смотрю на женщину внимательнее – что еще скажет?
- С отцом у вас проблемы. Разведены?
Слишком неопределенно. Да, проблемы. Но общая же фраза. Разведены – да мало ли таких? Стою раздаю дальше.
- Руку дайте.
Даю. Может хоть с рукой она угадывать начнет.
- Мда… - сочувственно говорит она. – Ну да, и у мамы со здоровьем не очень.
Я уши навострила – вот маму не троньте.
- Хочешь проверим?
- Что проверим?
- Принесешь мне яйцо и фотографию. Я тебе все покажу. Я тебе помогу. Не переживай.
И мы поехали на мою Новочеркасскую. Она все рассказывает и рассказывает. То угадывает, то нет. Я фильтрую. Да и денег у меня с собой нет – взять с меня нечего. И домой таких пускать нельзя, я знаю. Пока безопасно, послушаю, что она там…
- Дай мне яйцо. Надо, чтоб твое было, из дома. И фото родителей.
Иду. Оглянулась – не идет за мной. Денег не просит – может настоящая? Захожу домой, открываю детский альбом. На фото кучерявая мама – красотка, не то, что я. Папа улыбается – неужели он когда – то был добрым, и у него было сердце? Смотрю – будто не мой вовсе. Между ними я с резиновым крокодилом. Довольная. И глаза у меня такие ясные большие, когда я не реву. Была во мне жизнь, а сейчас нет.
Под моими ногами то чавкает слякоть, то скрипит снег, я возвращаюсь. Вдруг я долго? Может она уже и ушла.
Прихожу во двор – гадалка сидит. Взяла яйцо, достала из кармана шило. Раз – и из яйца вылетело что-то черное, на снег полетела скорлупа, желтая масса растеклась по сугробу. Я поискала глазами – где та чернота? Я же видела.
- Теперь веришь? – Спрашивает она и берет фото.
Я все еще “ушки на макушке”. Чернота исчезла, может мне вообще показалось.
- Что вы с ним собираетесь делать?
Мне тревожно за фото. Папа ладно, его не жалко. Если с ним что-то случится – да я счастливой стану, свободной. А вот мама…
- Я его тебе верну в целости.
Гадалка зажгла спичку, подождала пока та догорит, растерла в руках пепел. Перевернула фото изображением вниз и сыпанула на неё пепел, стряхнула – и тут я испугалась. На “на изнанке” на уровне голов родителей было два серых креста. Меня повело. Мама.
- Тебе надо объяснять, что это? Несколько дней осталось, может неделя. Так, сейчас мы все сделаем.
- Что сделаем?
- Верхняя одежда нужна и деньги, золото.
- Если платить, то все понятно… - Я начинаю разворачиваться.
- Да не платить! - Перебивает меня она. – Я это все почищу. Это все грех. В верхней одежде все скапливается. Не буду ж тебе весь гардероб чистить. Надо сейчас делать, тогда живы останутся. Сиротой останешься.
Маму мне оставьте, а папу заберите.
- Если что-то не принесешь, не сработает. Я это все при тебе сделаю. Сколько денег?
- Двенадцать тысяч.
Два года с работы откладывала, копила.
- И все?
- И сережки есть золотые с изумрудами.
- А у мамы?
- Я не знаю, где мамино.
На самом деле знаю. Но я чужое брать не буду. Вот не буду и все.