О базовой проблеме научных оснований
Вчера, один из читателей моей книги "Грани романа "Мастер и Маргарита", Андрей Яценко назвался историком и попробовал применить к ней исторический подход.
Что у него получилось, Вы можете посмотреть здесь.
Причем сделал он это не в комментарии к моей книге, а вынес проблему на общее обсуждение, то есть в блог. Я решил поступить также, может читателям блога мой взгляд на проблему будет также интересен.
Оправданность применения исторического подхода Андреем Яценко к литературному произведению вызывает у меня серьезные возражения. Попробую объяснить почему. Чтобы это понять, необходимо обратить внимание на основания современной науки.
Дело в том, что до периода позднего Возрождения, то есть до Шекспировских времен в науке господствовал схоластический подход к исследованиям. Но к тому времени он уже перестал адекватно объяснять окружающий мир. Тогда Фрэнсис Бэкон (краткая информация об этом замечательном ученом приведена в моей книге) предложил переосмыслить научные основания. И с его легкой руки наука стала основываться на трех китах: накоплении фактов, создании теории и самое главное на грамотно поставленном и многократно воспроизводимом эксперименте, призванном подтвердить теорию.
Часть наук, приняв такой подход, получили мощный импульс к развитию. Это физика, астрономия и химия. И в первую очередь потому, что они прямо связаны с природой и эксперимент в них является основополагающим.
Математики немного покумекали и высказались примерно следующим образом. "Математика наука небытийная, так как она целиком располагается в сфере идей и к бытию может применяться только посредством других наук. Вы ребята сначала определитесь, в вашей картине мира через точку можно провести только одну прямую параллельную данной? Если да, то вот вам евклидова геометрия. А если множество прямых или ни одной, то вот вам геометрия неевклидова".
Медицина жарко ухватилась за бэконовскую парадигму мышления, и врачи стали активно исследовать человеческое тело, а также влияние на него различных химических веществ (лекарств), благо химия параллельно стала активно развиваться. Но быстро выяснилось, что люди хотя и похожи по форме, но все-таки обладают разными телами, и у двух людей реакции на одно и тоже вещество могут быть неодинаковые, вплоть до серьезных осложнений. А это уже подрывало научные основания в медицине. Исправить проблему попытались путем накопления статистических наблюдений за реакциями подопытных кроликов: мышей, обезьян и людей, то есть путем массовых и продолжительных экспериментов. В итоге теперь на всех инструкциях к фармпрепаратам мы можем прочесть рекомендации, кому их не стоит употреблять, и какие возможны побочки. Но проблема была лишь завуалирована, но никуда не исчезла. Поэтому, когда врачи пытаются объяснить клиентам, что курить вредно, они видят явную ухмылку на лицах слушающих их людей и возражения. "Вы можете взять двух абсолютно одинаковых людей (их в природе не существует) и провести эксперимент, где один будет курить, а другой нет? И затем оценить результаты эксперимента. Ах, нет? Тогда ваши утверждения не имеют под собой никаких научных оснований. Это голословное утверждение". Сегодняшняя проблема в медицине, связанная с модной болезнью, работает по той же схеме.
И уж абсолютно не повезло с бэконовской парадигмой астрологии и алхимии. Специфика этих древних областей знания заключается в том, что они фактически работают с единичными событиями, поэтому в бэконовскую парадигму они никак не вписывались. В них невозможно поставить многократно воспроизводимый эксперимент. В итоге астрология и алхимия были вынуждены уйти в подполье, как несоответствующие новой научной парадигме, и эпоху Джона Ди теперь связывают с концом магического мира. Вместо них на арену научной борьбы вышли астрономия и химия. Хотя, указанные древние области знания продолжают находить своих приверженцев и среди крупных ученых.
А вот с историей и религией ситуация была сложнее. В них также невозможен эксперимент, и они согласно современным научным основаниям науками не являются. Но историки и богословы сумели выкрутиться из сложной ситуации и приклеиться к политическим процессам. Политикам ведь нужно научное обоснование их действий. Нужно. Ну вот история и религия их и предоставили.
Проблема с научными основаниями истории осознавалась еще Ньютоном, и для нее предлагалось решение: привязать историческую хронологию к астрономии, тем более что среди памятников культуры и литературы сохранилось большое количество гороскопов. А, значит, можно было осуществить событийную привязку по ним различных исторических событий посредством астрономии, которая в свою очередь имела научные основания в бэконовском смысле. Но историки предпочли проблему замолчать.
Собственно исследования Носовского и Фоменко, которые для не специалистов выглядят всего лишь хайпом, по факту являются требованием привязать историю к научным основаниям, путем ее привязки к астрономии. Иначе все, что история утверждает – это просто фантазии. Доказательств-то в современном научном смысле нет. Но, если так поступить, то быстро выяснилось, что многие хронологически воззрения историков не стыкуются между собой. И дело в истории с новой хронологией Фоменко совсем не в том, кто прав. Лично в моей голове масштаб описываемых ими фальсификаций не укладывается. Но проблема осознается многими думающими людьми, хотя и не историками. Ну не могут историки стрелять себе в ногу, заниматься перепросмотром оснований. А ведь история не бьется не только по хронологии, но и по технологическим цепочкам. Многие объекты просто не могли быть построены тем способом, каким это описывают историки. А технология вполне себе научна в парадигме Бэкона.
Аналогично и религия начала терять позиции в умах людей, и попыталась найти обоснование в историческом процессе. Но история сама не имела научных оснований в бэконовском смысле, поэтому в глазах представителей других наук религия теперь граничит с мифологией, хотя многие ученые утверждают ее необходимость с точки зрения нравственных оснований.
Философия, будучи абстрактной наукой, попыталась занять ту же самую нишу, что и математика. Но у нее была базовая проблема. Если математика признала, что она наука небытийная. То философия этого сделать не смогла, так как проблема бытия в ней занимает одно из базовых мест. В итоге один из современных философов - Александр Дугин - даже как-то произнес фразу, что Бэкона, Галилея и Ньютона нужно было в свое время сжечь на костре, тогда в мире все было бы намного проще. А сейчас мы имеем в философии ситуацию, когда существует огромное количество философских школ, часто противоречащих друг другу, но подцепляют их философы к реальности порой довольно произвольным образом.
Аналогичная проблема наблюдается и в психологии. Но это еще цветочки.
В XX веке научные основания начала терять и физика, которая стала оперировать понятиями, для которых стало невозможно поставить эксперимент. Энтропия, кварки, темная материя, а затем и темная энергия - все это вещи, для которых не удается создать приборы, хотя в теории на первый взгляд все логично. Проблему временно замели под ковер, так же как и кризис начала прошлого века в математике.
В настоящее время кризис бэконовской парадигмы научных оснований налицо, но другой нет. И сейчас масса умных и образованных людей ищут подходы к новой парадигме: как продуктивно смотреть на окружающий мир. И самое интересное , что это прекрасно осознавалось и обсуждалось еще в Булгаковские времена. Но… Ждемс.
Литература же никогда не претендовала на научность. Поэтому для нее использование аналогии, метафоры, параллелей, намеков, а также слухов, сплетен, неоднозначно воспринимаемых исторических данных и персон является обычным делом. Она как бы подспудно тыкает вилкой в бок историкам, напоминая, что если какая-то историческая концепция победила, то это еще не значит, что история вправе делать выводы о своей правоте, и о том, что происходило в головах представителей белой или красной гвардий, Маргариты Валуа или Герберта Аврилакского, и так ли уж были проигравшие неправы. Научных оснований у истории для этого нет, как бы историки не надували щеки. А значит литературные жанры исторического романа или романа мистификации вполне оправданы.
Да и шекспировская эпоха будет привлекать внимание литераторов еще долгое время, и отчасти из-за перечисленных проблем, возникших в то далекое время. Поэтому, на мой личный взгляд, рассматривать Коровьева, как Фрэнсиса Бэкона, даже интереснее, чем Шекспира. Булгакову, я думаю, сильно повезло, что в умах современников эти две фигуры современниками отождествлялись.
"Погляди, Фрэнсис, к чему привела твоя шутка!"
Как-то так.
