— Расскажи, что беспокоит, — говорит он, откидываясь в кресле. Поза открытая, располагающая.
— Задержка, — выдыхаю я. — Очень большая. Но… это невозможно.
— Почему невозможно? — он мягко поднимает бровь.
Я чувствую, как горит всё лицо. Гляжу в стол, на идеально ровные стопки бумаг.
— Мы с Марком… мы не… — голос срывается. — У нас не было близости.
В кабинете наступает тишина. Настолько густая, что слышно жужжание ламп дневного света. Потом я слышу, как он медленно выдыхает.
— Я вижу, — произносит он наконец. Его тон меняется. В нём исчезает лёгкая отеческая снисходительность, появляется какая-то иная, сфокусированная серьёзность. — Инна, для того, чтобы понять ситуацию, мне нужно тебя осмотреть. Ты же понимаешь? Это необходимо.