Хотел бы он вот так перед кончиной, когда рядом протрубят послы ада, увидеть напоследок над собой сверкающие тайным светом глаза женщины, поймать ее руку спасения. Украсть дыхание, когда Савушкина прижмет ладонь к его тупому разбитому лбу, если он в очередной раз наждавшись, выпадет из окна или его собьет машина.

Может, все проще? Прямо сейчас упасть ей в ноги и признать свою вину? Сказать, что нужна только она, настоящая… Та, что сможет раны залечить, дать исцеления глоток. Защитит. Он слаб, сам не сумеет.

«Нельзя! Стоять, Ильин! Дома тебя ждет жена и сын. Ты не достоин даже ноги ее касаться. Сам сделал выбор. Сам перечеркнул свой шанс на счастье. Жри, скотина, то что заварил».