Именинница исчезла из поля зрения минут тридцать назад, и я уже начинаю задумываться, где она. Внучку давно пора укладывать спать, ночь на дворе.
Внезапно на поляну врывается Оля.
Она несётся через толпу, вся в слезах, её глаза широко распахнуты от ужаса.
- Бабушка! - кричит, дрожа от страха. Маленькие пальчики цепляются за мои брюки. - Дедушке плохо! Он стонет, как наш Барсик, когда ему хвост прищемили! И кричит: «Мой Бог!»
- Что? - переспрашиваю, чувствуя, как внутри всё сжимается. - Олечка, где он?
- Там! - указывает в сторону палаток, судорожно всхлипывая.
Я тут же бросаю посуду и спешу к мужу.
Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот выскочит.
Ещё издалека я слышу вопли. И чем ближе оказываюсь, тем отчётливее понимаю: они совсем не похожи на стоны боли.
- О, мой Бог! Да-а! Ещё-е-е! - рычит Дима.
Довольный крик не тянет на предсмертный. Он явно из другой категории.
Я резко расстегиваю молнию палатки, и картина, которую вижу, заставляет застыть.